Во имя Гуччи. Мемуары дочери

К тому времени, когда она приехала в дом на Беверли-Хиллс, опередив меня на пару часов, он уже не мог больше хранить свою тайну.

— Мы женимся! — воскликнул он. — Через два дня мы едем в «Инглсайд Инн» в Палм-Спрингс, и священник на следующее утро обвенчает нас. Все уже обговорено.

Она лишь покачала головой, осознавая невозможность этой затеи, однако он заключил ее в объятия и пообещал, что это будет скромная церемония:

— Только мы и агент по рекламе GUCCI в Лос-Анджелесе — леди по имени Глория Лученбилл.

Измученная резкой сменой часовых поясов, пребывая в подвешенном состоянии неверия в происходящее, моя мать взяла себя в руки, когда смысл его объявления начал доходить до нее. Вплоть до этого момента единственное, что он говорил о перспективах их брака, — мол, Олвен, несомненно, умрет раньше него, и тогда они смогут быть вместе. В своих письмах он часто называл мою мать mia per sempre, то есть моя навеки, и теперь, похоже, не собирался больше ждать, пока настанет этот день. Юридические основания грядущего «брака» были сомнительными. Священник, который должен был венчать их, вероятно, также не знал всей правды, как и тот, что крестил меня в Лондоне. Отвечая согласием на предложение папы, каким бы нереалистичным оно ни было, она просто принимала этот знак его преданности ей. Ничего более.

Польщенная тем, что таково было его сердечное желание, она согласилась.

— Хорошо, Альдо, — сказала она ему с улыбкой. — Если ты действительно этого хочешь, буду рада дать согласие.

Глорию Лученбилл и ее команду кратко посвятили в суть происходящего, чтобы гарантировать тайну. Если бы члены другой стороны семьи отца узнали об этом, они бы, мягко говоря, расстроились. Так уж случилось, что церемония состоялась на следующий день после того, как актриса Натали Вуд утонула у берегов Южной Калифорнии, поэтому все внимание прессы было сосредоточено на поисках неподтвержденных слухов.

К тому времени, когда я приехала к ним в Лос-Анджелес, папа и мама уже откупорили шампанское.

— Мы с твоей мамой женимся! — объявил отец, произнеся слова, которые я уже не чаяла услышать. Когда он объяснил всю механику предстоящего события, я просто онемела. Олвен по-прежнему оставалась его законной женой, и вся эта затея казалась абсурдной.

Я, как вечно во всем сомневающийся подросток, считала брак на этой стадии их жизни совершенно бессмысленным и ненужным. Да и мою жизнь он не смог бы никак изменить. С того самого дня, когда моя мать рассказала мне, что у папы есть другая семья, я смирилась с тем, что они с мамой не женаты. Олвен оставалась его законной женой и матерью его сыновей. Я приняла это точно так же, как и мама, и никогда не жаждала, чтобы они стали мужем и женой (разве что это уменьшило бы ее тревожность). И будь они супругами, ничего не изменилось бы.

В ту ночь я лежала в постели, ворочаясь с боку на бок и пытаясь «договориться» с этой новостью, и мириады противоречивых эмоций наполняли мое сознание. Было ли это связано с незаконной природой их романа или с тем, что я надеялась провести вместе с ними тихий День благодарения и обманулась в ожиданиях, — я и сама не понимала; но ощущение было такое, будто от меня в очередной раз потребовали просто принять то, что было представлено мне как дело решенное. В очередной раз я оказалась снаружи и заглядывала внутрь, чувствуя себя брошенной и совершенно озадаченной. Как бы я ни старалась, насколько бы мудрее ни становилась с возрастом, мне никогда не понять их отношений. Все, что мне действительно было ясно, — это что я еще раз стала пешкой в их странном союзе, в «мире по Альдо и Бруне».

Однако ничто не должно омрачить им радость, и, засыпая, я решила задвинуть собственные чувства. В конце концов, я была искренне рада за них; прошло немало времени с тех пор, когда в последний раз видела маму в таком приподнятом расположении духа. К рассвету я уже пришла в себя и, когда мы с мамой пошли в «Нейман Маркус»[71] покупать свадебные наряды, полностью прониклась духом происходящего. Мама выбрала красивое желтое шифоновое платье в голубой горошек, а я — что-то от Chloé сумеречно-розового оттенка.

Однако при всех моих опасениях я никак не ожидала того, что случилось дальше. На следующее утро, собираясь встать с постели, неожиданно обнаружила, что буквально не в состоянии пошевельнуться. Мышцы шеи свел спазм, причиняя мучительную боль. Никогда так и не узнаю, в чем именно была проблема: то ли спала в неудобном положении, то ли у меня случился своего рода эмоциональный припадок. Как бы там ни было, в моем состоянии было слишком больно думать даже о небольшом путешествии от спальни до кухни, не говоря уже о том, чтобы сесть в машину и ехать два с половиной часа. Меньше всего мне хотелось испортить родителям праздник, так что я предложила им отправиться в пустыню без меня.