Во имя Гуччи. Мемуары дочери

В этой реорганизации мое имя ни разу не было упомянуто — да я этого и не ожидала. В те времена, когда моей тетке Гримальде было запрещено иметь долю в бизнесе, женщин не приветствовали на властных позициях. Хотя мой отец с тех пор не раз нанимал на работу женщин-профессионалов, эта традиция продолжала жить. В любом случае у меня не было стремления работать в GUCCI: я была слишком занята осуществлением своей мечты стать актрисой — страсть, которая впервые вспыхнула во мне, когда мы с Би ставили свои маленькие пьесы в Беркшире, и получила дальнейшее развитие в Херст-Лодже, а потом и в Эглоне, где я участвовала в постановке «Бойфренда». С этой целью в 1981 году я перебралась в Нью-Йорк и подала заявление о приеме в Джульярдскую школу, престижную академию танца, сценического искусства и музыки.

Этой мечте так и не суждено было сбыться. Я чувствовала, что у меня есть талант, но как только встретилась лицом к лицу с преподавателями и коллегами-актерами в день прослушивания, осознала, что мне это не по зубам. Я выбрала монолог из «Ифигении в Авлиде» — пьесы Еврипида — и во время репетиций не раз повторяла текст, отчаянно пытаясь отождествиться с Ифигенией, которая умоляет отца не приносить ее в жертву, напоминая ему о его «улыбках и поцелуях» и том времени, когда она сидела у него на коленях.

Мне было трудно достичь эмоционального согласия со своей героиней, так что мой наставник по сценическому мастерству призвал меня опереться на личный опыт и особенно отношения с собственным отцом.

— Представьте это! — говорил он мне. — Ваш отец стоит над вами с ножом. Что бы вы сказали ему?

Я много раз читала эту греческую трагедию, но, как ни старалась, просто не могла вообразить подобный разговор со своим папой. Наши семейные отношения были не такими, по крайней мере, он не был таким со мной. В силу разницы в возрасте он был мне скорее дедом, чем отцом, что означало: ему было трудно отождествляться с моей жизнью. Кроме того, он воспитывался в поколении мужчин, у которых не было принято говорить о любви, утрате или мечтах. До меня дошло, что я никогда не слышала, чтобы он упоминал что-нибудь о собственных матери или отце, о своих детских выходках, о своих сыновьях, когда они были маленькими.

Я зависела от человека, который мчался изо дня в день, поглощенный работой; он редко делал паузу, чтобы обсудить более приземленные темы. Хотя отец всегда был добр со мной, мое общение с ним оказывалось в лучшем случае мимолетным и поверхностным. С братьями была другая история. Мама всегда говорила мне, что в отношении своих сыновей отец выступал почти тираном, не позволяя оспаривать его приказы, и я задумалась, уж не потому ли с их стороны было столько возмущения и раздоров. Таких вопросов без ответов было много.

Я, которая всегда полагала, что у нас с папой хорошее взаимопонимание, усомнилась в этом, и некоторое время мне казалось, что я совершенно его не знаю. Впрочем, как и себя, раз уж на то пошло. Сделанное мной открытие стало для меня откровением, повлекшим серьезные психологические последствия.

Несмотря на провал на прослушивании в Джульярдской школе, я по-прежнему была настроена сделать актерскую карьеру где-нибудь в другом месте, хотя отец заручился моим согласием присутствовать еще на нескольких мероприятиях, связанных с компанией GUCCI. Я записалась на курсы актерского мастерства в прославленной студии Герберта Бергхофа. Занятия проходили три раза в неделю, но вскоре я осознала, что, как бы ни любила театр, это мне не поможет. Мои коллеги, казалось, ели, спали и дышали актерством, а я, честно говоря, нет. Моя голова в этом не участвовала, и я не могла посвящать время своему ремеслу с той непреклонной, постоянной преданностью, которой оно требовало.

Вместо этого я стала мастером в иной роли — как посланница отца на самых разных светских вечеринках. Будучи внутренне зрелой, я легко общалась с его деловыми партнерами, равно как и с кинозвездами вроде Кэри Гранта или Грегори Пека, которые очень располагали к себе и сразу же позволяли мне вести себя непринужденно. Помню только один случай, когда моя юность едва не подвела меня. Это был гала-вечер в музее изящных искусств «Метрополитен» в Нью-Йорке, открытие выставки «Ватиканские коллекции. Папство и искусство» — собрание из 237 скульптур, картин и гобеленов, предоставленных музеем Ватикана, в том числе впечатляющий холст Караваджо «Снятие с креста». Я попросила своего школьного друга Энрико быть моим спутником, и должна признаться, мы выпили слишком много шампанского и немного охмелели. К счастью, нам удалось вовремя собраться, как раз перед тем, как нас представили Нэнси Рейган[74], одной из самых могущественных женщин мира. При всей своей миниатюрности первая леди Америки излучала властность.