Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Бедный Джорджо был похож на кролика в свете фар. Я никогда не видела, чтобы кого-то публично так унижали, и, чувствуя его стыд, отвернулась в сторону. В этот момент, уверена, я была последним человеком, которого ему хотелось бы видеть в зале заседаний. Мне было стыдно за него, стыдно за внезапную вспышку отца. Когда его гнев, наконец, остыл, он тяжело опустился в кресло, едва переводя дыхание. Повисла такая тишина, что если бы пролетела муха, ее было бы слышно.

В этот момент я поняла, что папин взрыв не имел ничего общего с проступком Джорджо, каким бы тот ни был; это было отражением его крайней фрустрации, вызванной грядущей катастрофой. Он понимал, что у него возникли серьезные проблемы.

Моя мать тоже это чувствовала и, испуганная тем, что может произойти, начала терять самообладание. Однажды я застала ее в слезах в их нью-йоркской квартире, когда он поехал к своим финансовым советникам в Италию — ему пока еще позволяли это делать. Перспектива ареста моего отца сразила ее, и она зациклилась на мысли, что он не выйдет оттуда живым. Я пыталась успокоить мать, но утешить ее было невозможно — и это возрождало неприятные воспоминания о ее депрессии, когда я была ребенком. Под конец мне пришлось просить папу срочно вернуться из Италии. Между собой мы приняли решение, что будет лучше отправить маму домой, в Италию, и держать ее подальше от разворачивающейся драмы.

Как бы я ни волновалась за маму, отец тоже вызывал у меня глубокую тревогу — особенно с тех пор, как она улетела в Рим. Мне пришло в голову, что необходимость быть сильным ради нее укрепляла его собственную решимость. Всю свою жизнь я полагала, что мама полностью зависит от него, и только в первые дни следствия по делу о мошенничестве до меня дошло, что их зависимость была взаимной.

Ощущая груз ответственности, я изо всех сил старалась поддерживать и отвлекать папу от его проблем при любой возможности. В то время я работала над одним из самых трудных своих проектов — запуском нашей новой весенне-летней коллекции готовой одежды. Презентация должна была состояться в присутствии трех сотен VIP-персон и приглашенных СМИ в зале «Котильон» отеля Pierre в Нью-Йорке. Если показ пройдет хорошо, его можно повторить в Чикаго, Палм-Бич и Лос-Анджелесе. То, что меня выбрали его режиссером, хореографом и продюсером, попутно отвлекало от тревог и меня саму, что было совсем не лишним. Вдохновленная дизайном сцены нашего недавнего шоу в Милане, где был использован приподнятый подиум, я несколько недель отбирала моделей и музыкальное сопровождение, стилизовала одежду и режиссировала отдельные детали шоу. В качестве саундтрека я скомпилировала разностильный плейлист, в который вошли бразильская музыка, босса-нова, регги и R&B. Я увязла в списках дел и понимала, что все взгляды будут устремлены на меня, а это было пострашнее, чем войти в любой совет директоров. Модели, которых я отобрала, пересмотрев сотни портфолио, должны были выйти в финале шоу в обтягивающих черных комбинезонах и наших новейших украшениях из коллекции Oro Coccodrillo.

К моему огромному удивлению, отец пришел заранее. Увидев мое изумленное лицо, он поцеловал меня в щеку и спросил:

— А что такое? Неужели я не могу пожелать удачи своей дочери?

Затем он вернулся за свой столик, чтобы смотреть показ. Я ужасно нервничала и весь вечер молилась, чтобы все прошло по плану, пока модели сновали мимо меня, выходя на подиум и вспышки камер.

Когда шоу закончилось и зал взорвался аплодисментами, по выражению папиного лица я поняла, что подарила ему драгоценный час свободы от горестей, и уже одно это стоило всех трудов.

Когда я увидела, как он стоит и кричит «Brava!», хлопая вместе со всеми остальными, для меня уже не имело значения то, что он не появлялся в школе на родительских собраниях или не видел меня в «Бойфренде».

— Патрисия, я так горжусь тобой! — сказал он мне за сценой после окончания шоу, поднимая в мою честь бокал с шампанским. Это был момент радости, запечатлевшийся в моем сердце. Что бы ни ожидало нас впереди, хорошее или плохое, я знала: он останется со мной навсегда.

Глава 22 Роспуск совета директоров и свадьба Патрисии

Говорят, худшее предательство совершают люди, которых ты считал самыми близкими. С моим отцом именно это и произошло. Все мы страдаем от предательства в тот или иной момент своей жизни — начиная с формирования и распада детских компаний. Однако к тому времени, когда мы становимся взрослыми, любого рода предательство приобретает серьезный характер и часто ведет к разрушительным последствиям.