Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Он отвернулся в сторону и прикрыл глаза, добавляя еще один пункт в список затруднительных дел, о которых надо поразмыслить. Наконец отец заговорил:

— Нам придется кое-что сделать, чтобы защитить твои интересы. Я не собираюсь пускать все на самотек, — смягчившись, он снова повернулся ко мне и добавил: — Организуй славную свадьбу — все, что сама захочешь.

Когда я рассказала ему, что́ мы спланировали, он лишь кивнул и улыбнулся. В его представлении все должно было быть совсем не так, но я была к этому готова.

Как и любой мужчина, которому приходится просить у отца руки его дочери для вступления в брак, Сантино нервничал. В итоге он выпалил этот вопрос прямо в день Рождества, в тот момент, когда мой отец нареза́л индейку. Держа в одной руке 30-сантиметровый нож, а в другой — вилку, папа с минуту пристально глядел на своего будущего зятя, а потом отложил в сторону приборы и в знак согласия пожал Сантино руку.

Мы должны были пожениться через три недели, 19 января 1985 года. Друзья и родственники, всего двадцать пять человек, были приглашены принять участие в церемонии, которая была назначена в причудливой церкви XVI века, выстроенной католическими миссионерами в бухте Св. Анны, на северной стороне Ямайки. Должны были приехать родители Сантино вместе с двумя его братьями, но со стороны семьи моего отца ожидался только один родственник. Этим единственным представителем стал третий сын Роберто, Уберто, который оказался проездом в Нью-Йорке и в последнюю минуту решил приехать на свадьбу.

Собирались приехать моя подруга Мария и ее бойфренд, а также Андреа — в качестве подружки невесты — и несколько моих друзей из Нью-Йорка. Дресс-код для мужчин был «все только в белом», но отец и братья Сантино решили проигнорировать нашу просьбу, явившись в черных костюмах. После венчания гостей повезли на виллу с видом на океан, которую мы арендовали на время пребывания на Ямайке; там, на пляже, состоялся свадебный банкет.

За пару недель до свадьбы, когда мы с женихом были в Монтего-Бэй и занимались подготовкой, к нам прилетел папин поверенный из Нью-Йорка с брачным договором, который Сантино должен был подписать. Он с готовностью сделал это.

Утро перед бракосочетанием выдалось суматошным. В последнюю минуту возникла масса проблем, и мне пришлось с ними разбираться, поскольку моя мать не принимала участия в планировании. Когда все успокоилось, я надела свой наряд — брюки сальвар-камиз и длинную шелковую рубашку кремового цвета, которая скрыла мой растущий живот. Это был подарок дизайнера Уилли Смита, афроамериканца, моего арендодателя и соседа по нью-йоркскому району Трайбека.

Когда я была готова, мы с Андреа поехали в церковь, у которой ждал меня отец, чтобы повести к алтарю. Хотя ни один из нас даже не представлял, как может быть иначе, все равно для меня значило невероятно много, что он выкроил время в своем безумном расписании и хлопотах из-за приближающегося суда, поставив мой праздник на первое место.

Каким полным достоинства он выглядел в синей рубашке и кремовом льняном костюме, дожидаясь меня возле дорожки, ведущей в часовню!

— Sei bellissima![82] — произнес он с улыбкой, подставляя мне согнутую в локте руку. — Это твой день, Патрисия. Его ничто не омрачит.

У меня начали сдавать нервы, когда мы шли по проходу церкви к ожидавшему меня жениху, одетому в белое. Как и каждая невеста, я гадала, правильно ли поступаю. Я чувствовала, как рука отца напряглась под моей, когда мы приблизились к священнику в сутане, который стоял в ожидании, улыбаясь нам.

Мама бесстрастно стояла в первом ряду, по-прежнему всем своим видом демонстрируя сомнения насчет моего решения.

— Я не уверена, что он тебе подходит, Патрисия, — говорила она мне накануне свадьбы.

Мы с Сантино происходили из разных миров, на что не замедлили указать мои родители. Она знала, что такого рода несовместимость, помноженная на рождение ребенка в столь юном возрасте, будет неотступно преследовать нас. Однако мама также понимала, что я сильная, и надеялась на лучшее.

Сделав последний глубокий вдох, я встала рядом с Сантино лицом к священнику. Тот стоял со сложенными ладонями, дожидаясь, пока все разместятся и притихнут. Я попыталась было отнять руку у отца, но он не отпустил меня, а напротив, притянул еще ближе.

— Очень смешно, папа! — прошипела я. Он все равно не отпускал меня, глядя прямо перед собой; на лице его застыло странное выражение. После неловкой паузы я все же выдернула руку, но он тут же снова схватил ее на глазах у всех. Повернулся ко мне. Глаза его была полны слез. Папа еще один, последний раз пожал мою руку и наконец выпустил ее. Наверное, он хотел что-то сказать, но в конечном счете ему необязательно было что-то говорить.