Во тьме безмолвной под холмом

Полыхнула ослепительная вспышка, в лицо Ноэлю влажно ахнуло жаром, когда испарился снег. А потом грянули вопли.

Ноэлю вспомнились легенды о мандрагоре, чей корень при попытке его выкопать издавал такой душераздирающий вопль, что всякий услышавший его падал замертво. Быть может, эти создания, тощие и бледные, словно корни, породили и эти легенды, помимо историй о троллях и гоблинах.

Сколь бы ужасны ни были вопли, они означали победу, пусть и кратковременную. Тощие силуэты корчились и падали в пламени, и над лагерем поплыл запах, кислый, едкий и дурманящий. Он обжигал Ноэлю горло, щипал глаза и вызывал тошноту.

Отвернувшись от костра, Ноэль посмотрел через поле в сторону Колодезного тракта. Ослепленный вспышкой, он не сразу, но все-таки различил смутные бледные силуэты, движущиеся через луг. Они остановились… во всяком случае, пока.

Ту же картину он увидел к западу от Вышней улицы и к югу от Кузнечного переулка. Отовсюду надвигались полчища тварей – он предположил, что они поднялись по горной дороге из Тирсова дола и рассредоточились, чтобы окружить лагерь, – все они теперь остановились как вкопанные.

Ноэль решил бы, что они наблюдают, но на это твари, естественно, не способны; стало быть, они прислушиваются или принюхиваются. Видит Бог, запах гари трудно не учуять.

Вопли стихли. К счастью, утихла и дикая вонь от пожара – а может, она была до того ужасной, что Ноэлю просто отшибло нюх.

Бледные твари не шевелились. Насколько Милли могла различить их очертания, все они застыли в скрюченных позах. Может, с них довольно, раз они увидели, что жители деревни способны дать отпор?

Что же такое семейная Библия Харперов? Не Слово Божье, как в Библии, которую знала Милли: просто сборище слухов, полуправды и домыслов. Спящие под холмом, пророчества, Пляска, Фимбульвинтер – мифы, не более правдивые, чем «Златовласка и три медведя» или «Джек и бобовый стебель». Сколько бы ни содержалось в них истины, это еще не делает их Писанием…

Но едва Милли ухватилась за эту надежду, как та оборвалась, словно гнилая соломинка. Твари снова пришли в движение. Низкой, но неумолимой бледной волной покатились они со стороны Колодезного тракта, Кузнечного переулка и Вышней улицы. Медленно, но неуклонно они приближались к лагерю.

Элли успела разглядеть в шальном свете фонарика искаженное ужасом лицо Шарлотты, а потом вокруг осталась лишь бескрайняя чернота. Их, словно горстку пыли, швырнуло в бесконечную пустоту, разметав так далеко, что крики остальных звучали еле слышно. Они падали, падали целую вечность…

«Эффект Матрицы», вот как это называют: долгие, тягучие мгновения в момент угрозы или в бою, когда время замедляется для всего, кроме вашего взбудораженного сознания и рефлексов, так что вы принимаете решения и действуете за доли секунды. Вот только никто из них не мог ничего поделать.

Хотя падение казалось бесконечным, они явно провалились неглубоко, иначе расшиблись бы насмерть или переломали кости. От удара у Элли перехватило дыхание. На что она упала? Что-то ломкое и колючее, как хворост, а под ним вроде бы земля. Кто-то грохнулся рядом, вскрикнув от боли.

Послышался звук, словно пилили дерево; Элли поняла, что это дыхание. Ее собственное или чье-то еще. А еще был свет. Он горел в паре футов от нее – один из фонариков воткнулся в кучу, на которую они приземлились.

Кучу или груду. Нащупав фонарик, Элли поняла, на чем она лежит. Действительно сухое и ломкое, да только не хворост. Отнюдь не хворост.

Элли дрожащей рукой подняла фонарик.

– Все живы-здоровы? – спросила она и посветила вокруг себя.

Они еще не подохли!

Лиз Харпер лежала в нескольких метрах от дыры, поглотившей Элли и остальных, и вытирала рот рукавом пальто.

– Все в порядке? – снова долетел до нее голос Читэм. – Шарлотта? Мэд? Джесс?

Лиз надеялась, что шахта бездонная или хотя бы достаточно глубокая, чтобы они разбились в лепешку, но голоса доносились с глубины не больше трех метров.

В патроннике оставался один патрон, и Лиз дослала еще два. По крайней мере она достала Иуду Джесс, разнеся ей грудашку в клочья, – своими глазами видела. Осталось грохнуть еще троих.

Элли посветила фонариком на разбросанные останки. Шахта достигала семи-восьми футов в ширину, пол покрыт костями и землей. Тут и там валялись другие предметы – шахтерская лампа, туристский ботинок, сломанный ржавый меч. Они не первые, кто спустился сюда. И никто из тех бедняг не выбрался.

Мэдлин стонала, лежа на боку, лицо серое. Шарлотта помогла ей сесть.

– Все нормально, – проговорила викарий. – Все нормально. – В шахте стоял тяжелый запах, более густой и зловонный, чем от костей, вроде того, что исходил от умирающей старушки в больнице, только еще хуже. – Кажется, у меня лопнуло несколько швов.

Элли, Шарлотта, Мэдлин…

– Джесс? – позвала Элли.

– Джесс? – Шарлотта обернулась. – Ты к… ох, бля.

Джесс лежала, обмякнув, в дальнем конце шахты: глаза остекленели, рот открыт, на губах красная пена. Ее грудь была окровавлена и раздроблена, и теперь Элли слышала только ее дыхание – мучительное, хриплое.

– Да блядь! – Шарлотта разрыдалась. – Блядь, нет.