Курс был разделен на два потока: санфак и первые 8 групп лечфака составили первый поток, а во второй объединили остальные лечфаковские группы. С тех пор мы и не делились между собой по факультетам и собирались всегда вместе. Первые три курса программа была общей, разниться она стала на четвертом курсе. Расписание у нас было весьма непростым. Здания института были разбросаны по всему городу. Отзанимавшись в главном корпусе на Коммунистической, мы катили на анатомию на заимку, около Перми-2. А обратно – в Санфак на улице Куйбышева.
Трамвай ходил редко. Часто был только один вагон. Надо представить себе, что в него врывался целый поток из сотни студиозов. В то время было правило: входить только с задней площадки, а выходить – с передней. А ведь народ шел и с вокзала! Давка была невообразимая. Двери в вагоне оставались открытыми. На поручнях висели, на подножках стояли пассажиры, кое-кто висел сзади «на колбасе». На крутом повороте можно было вылететь на полном ходу, что и случилось однажды в Витей Каплиным, который имел неосторожность встать спиной к открытой двери. Доехав до улицы Куйбышева, надо было еще умудриться выйти из битком набитого вагона, и только с передней площадки. Около остановки дежурил милиционер и наблюдал за порядком.
А теперь представьте такую сцену. Наш Шахтер (Виктор Косивцов) и Боря Веретенников спрыгнули из задних дверей. Оба одеты в видавшие лучшие времена ватники, подшитые валенки и ушанки, в которых недавно цыплят высиживали. Милиционер тут как тут: «Почему нарушаете?» Парни наши сориентировались сходу. На физиономиях искреннее изумление:
– А чё, Виктор! Этта мы с тобой неладно ли чё ли вылезли-ту?
– А нать-то и вправду неладно! Вишь, надо-то тамо, а мы-то с тобой этта!
– Ак чё! Я ведь тебе баил, давай тамо, а ты мне – этта!
Блюститель плюнул, обозвал их деревенщиной, велел в следующий раз «лезти» по правилам и отпустил. Группа ждала, чтобы в случае чего придти на помощь, а потом ржала всю дорогу до Санфака, всеми нами любимого корпуса. И так было почти каждый день на младших курсах.
Второй семестр для нашей группы ознаменовался тем, что анатомию нам стал преподавать Абрам Исаевич Крылов. Этот наиболее трудный предмет мы учили на совесть. Если кости зубрили дома по атласу, а в студгородок братва сперла целый скелет и привезла его в трамвае к ужасу пассажиров под шинелью одного из бывших фронтовиков (не иначе, был на войне разведчиком), то дальше стало сложнее. По вечерам вся группа ехала на заимку в анатомический театр, здание которого было построено университетом специально для этой цели с замечательными секционными залами, мраморными столами, ванницами в цокольном этаже. До сих пор не могу простить классическому университету, отобравшему у нас это здание. В нем теперь помещается филфак. Это все равно, что выдать микроскопы для забивания гвоздей.
Каждой группе был выделен труп, и каждый студент своими руками отрабатывал все ткани и органы. Плешков временами отрывался от работы и спрашивал нас по очереди. Чаще всего следовал приказ: «повтори». Плешков был старостой большой группы. Его указания никто бы и не подумал игнорировать.
Абрам Исаевич был преподавателем от Бога. Мы все ему обязаны не только знаниями, но и рано воспитанной ответственностью по отношению к любому делу. Так и видится, как он подходит к танцующим, чтобы согреться в перерыв, ребятам и негромко говорит:
– Во-первых – не время, во-вторых – не место, а в третьих – ступайте за трупом.
Он добивался максимальной отдачи от каждого, причем делал это весьма дифференцированно, не требуя идеала от того, кто на это не был способен. Зато из имеющих потенциал он выжимал все. Анатомию нам преподавали 2 года, полтора из них А.И. был с нами и сам трудился в полную силу. Он первый в нашем учебном плане ввел рефераты, расширяя наш кругозор. В те времена труды академика Северцева не приветствовались. Его обвиняли в расистских настроениях и приверженности к евгенике. А.И. поставил доклад о его теориях на занятиях, и мы получили представление о предпосылках к сравнительной анатомии и о влиянии среды обитания на морфологию организмов. Доклад был поручен мне. Вот где пригодился опыт работы с источниками, воспитанный Идой Геннадьевной в школе. А.И. все время что-то записывал. Я очень волновалось, думала, что он фиксирует мои огрехи, а оказалось, что он конспектировал для себя.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное