Во времена перемен

Мечтой С.Ю. была торакальная хирургия. Нас с Володей Голдобиным приставили для осуществления этой мечты. Надо было начинать работу с методик обследования легочных больных. В это время в рентгенологию пришла Антонина Михайловна Дмитриева, которая затем многие годы заведовала этой кафедрой. Это рентгенолог от Бога. Без нее никаких методов мы бы не наладили. И все же настоящая грудная хирургия появилась в областной больнице только с организацией торакального отделения в новом корпусе. Надо сказать, что энтузиазм руководителя нередко выходит боком исполнителям. Удивляемся до сих пор, как учились делать бронхографию, вводя трубку в трахею под экраном. По 40 минут мы торчали в рентгеновских лучах, пытаясь попасть сначала в трахею, а потом в бронхи и собирая на себя всю мокроту, скопившуюся у больного за сутки. А потом наливали жирорастворимый контраст йодолипол, который больной откашливал несколько дней. И никому в голову не приходило, что молодые врачи, и по своему недомыслию тоже, могут обеспечить себе лучевую болезнь. О стафилококке уже не говорим.

Распространение пандемии «стафилококковой чумы ХХ века» коснулось больницы в полной мере. Деструктивные пневмонии как самостоятельное заболевание и как осложнение местных гнойников, и особенно гематогенных остеомиелитов, быстро принимали септическое течение и на глазах разрушали организм. Главную роль в эпидемии сыграло неразумное использование антибиотиков. В начале их победного шествия о возможных последствиях нас предупреждал С.Ю. Однако, переубедить основную часть медицинской общественности не было никакой возможности. Антибиотики широко применялись по поводу каждого чиха и с профилактической целью, чаще всего для психологического воздействия на больных и родственников и защиты от администрации. В результате мы имеем то, что имеем.

Как недавно выразились министерские специалисты на научно-практической конференции, скоро придется искать, где выкопать целебный корешок. Бушевал стафилококк лет 15 – 20, а затем сам собой потихоньку ушел в цисту. И потерял актуальность чудодейственный гаммаглобулин, созданный в пермском институте вакцин и сывороток, который с большим успехом апробировала в клинике М.А.Волкова, к сожалению, на исходе всех этих драматических событий. Кстати, препарат тут же был засекречен.

Так я отработала до 1959 года, когда по семейным обстоятельствам была вынуждена уехать в Ленинград. Этот период сыграл в моей жизни большую роль.

Ленинград

В Ленинград впервые я попала в 8ми-летнем возрасте в не к ночи будь помянутом 1938 году. Мы с мамой поехали в гости к ее любимому брату, Ивану Илларионовичу Филитову, который в юности был взят туда на действительную службу, женился и остался в городе. Его жена, Вера Григорьевна, дорогая наша тетя Веринька, была высококлассным бухгалтером и служила на крупном заводе. Дядя работал снабженцем в порту. Они жили с мамой тети Веры, чудесной старушкой, которая обожала зятя, а он платил ей той же монетой. Бабуля вела хозяйство, так что тетка по дому была, что называется, не в курсе. Когда ей пришлось вплотную заняться кухней, она начала с того, что сварила курицу со всеми потрохами. Дядя изумился, а ей ничего не оставалось, как доказывать, что никакого зоба у кур не бывает. Их сын Гена был годом старше меня.

Тетя Вера взяла отпуск и возила нас по всем музеям и пригородам. Во многих сама была впервые, как и положено столичным жителям – каждый день на работу ходим мимо Эрмитажа, как-нибудь даже и зайдем. Мы тогда тоже не сходили. Я многое запомнила глазами, особенно впечатлили меня карета и малюсенькое пианино с настоящими клавишами из слоновой кости в Екатерининском дворце. Уж не из нащекинского ли домика оно было, как писал о нем Пушкин, что играть на нем мог бы паук? Я очень уставала. Приходилось делать перерывы на дачу, которую, как большинство ленинградцев, снимали, по-моему, в тот раз на Сиверской.

Я часто потом вспоминала, что пока были на даче и ездили в гости, ни разу на столе не было вина. Взрослым родственникам было от 30 до 40 лет. Обедали, играли в карты, лото, волейбол, но никакой выпивки не было в помине, не было принято. Однако при всем гостеприимстве даже я чувствовала тревогу.

В Детском Селе жила сестра тети Веры, которая была замужем за комиссаром дивизии Петром Цирро, латышского происхождения сиротой, бывшим сыном полка в гражданскую войну, красноармейцем с детства. Я видела его один раз на даче: небольшого роста, белокурый с добрым симпатичным лицом. Он подхватил меня на руки, сказал что-то ласковое и таким остался в памяти.