Вода в озере никогда не бывает сладкой

Винченцо поговорил с другом своего друга, тот знал некую Миреллу Боретти, вдову синьора Манчини, ей выделили квартиру в доме из фонда социального жилья, он на балансе муниципалитета Рима, но за городом, в местечке под названием Ангвиллара-Сабация; муниципалитету принадлежала некоторая жилплощадь в окрестностях столицы, и там, как правило, селили претендентов на государственную квартиру. Однако синьоре Мирелле не нравилось озеро, она не желала жить на берегу чего бы то ни было, она и ее дочери тяжело переживали изгнание из города, поэтому она искала кого-нибудь готового обменяться квартирами на определенный срок, ничего не меняя в условиях пользования или доверительной собственности; нужно было только заключить соглашение лично, без нотариуса, она будет оплачивать счета за квартиру в Риме, мы – за ту, что в Ангвилларе, она поселится на Корсо Триесте, мы – за городом, они с матерью всегда будут на связи, если возникнут еще какие-то финансовые обязательства, синьора Мирелла подключит знакомых, кто нужно закроет глаза на то и на это, никто не заявится с проверкой, не озаботится этим вопросом.

И моя мать, женщина, что по жизни преданно исполняла свой долг, балансировала между законом и беззаконием, пыталась не допускать неверных и слишком резких шагов, подписала эту бумажку, отдала квартиру на Корсо Триесте Мирелле Боретти, вдове Манчини.

– А она сдает нашу квартиру! – говорит мне Антония, кратко пересказав, как умела, узловые эпизоды этой истории. – Сдает – и зарабатывает на этом, квартира-то о-го-го!

Антония теребит пальцы рук, сжимает их так, что белеют кончики, потом раскрытой ладонью хлопает по столу; она понимает, что ошиблась, знает, что другим ошибки прощают, но нам нет, чуть просчитаешься – заплатишь сторицей, некому тебя защитить, нет нужных знакомств, нет денег, чтобы заплатить за оправдательный приговор.

Синьора Мирелла вот уже несколько недель не берет трубку, когда мать ей звонит, или прикидывается кем-то другим: сестрой, дочерью, – когда наконец решается поговорить с Антонией, то немногословна, уходит от ответа, говорит, будто еще живет на Корсо Триесте, точнее, поселила там дочерей, никакой аренды, никакого обмана. Но если квартиру заняли ее дочери, то где обитает сама синьора Мирелла? Она заявляет, что возникло недоразумение, они живут там все вместе, разумеется, все вместе.

Через месяц синьора Мирелла снова стала показываться во дворе дома на Корсо Триесте, заверила Антонию консьержка, ей просто почудилось, опасения не оправдались, Мирелла, должно быть, уезжала в командировку или отправилась проведать больную сестру, у нее, кстати, много сестер, все живут далеко, она сожалеет, что переполошила нас зазря.

Антония в итоге сдается и верит консьержке, и вскоре Корсо Триесте снова становится фоновым шумом, слабым жужжанием опасений, которые нужно держать в узде, поэтому я тоже быстро забываю о них.

* * *

С первого декабря я начинаю украшать дом к Рождеству, наступаю с флангов, чтобы застать мать врасплох и принудить к капитуляции: в этом году мы будем праздновать, как положено, со сладостями, ужином в полвосьмого, жарким и, конечно, подарками. Позовем Мариано и бабушку, наших дорогих гостей, и вместе усядемся за стол, как апостолы, как заговорщики.

Деревья в парках и скверах стоят голые, но мне удается раздобыть одну сухую ветку, достаточно большую, чтобы украсить ее вместо елки. Медведь приносит из дома ножовку и принимается пилить, а я стою на стреме, слежу, как бы кто не заметил пропажу.

В голове резко возникают те же мысли, что и в детстве, – сорвать розу, что выбилась из чьей-то живой изгороди; мне как будто снова отвесили пощечину, я подставляю другую щеку, но вместо удара меня ждет чувство удовлетворения: я совершаю поступок, который мать сочла бы отвратительным.

Медведь спрашивает, нужна ли помощь, чтобы дотащить ветку до дома, я отвечаю, что справлюсь сама.

Я ставлю ветку у входной двери, украшаю ее всеми красными предметами, что нашлись в доме: носками, лентами, резинками для волос, тряпочками, бантами, – человечками и белыми бумажными звездами. Когда Антония вечером приходит домой, она долго глядит на ветку и заходится смехом, говорит, что ничего более жалкого она в своей жизни не видела.

Ирис находит в подполе у дедушки кучку гирлянд, которыми они уже не пользуются, я только ей рассказала о своих планах по захвату Рождества, теперь она заодно со мной, продумывает подготовку к празднику. Не все гирлянды, которые нам удалось добыть, работают, еще несколько взрываются, едва мы вставляем вилку в розетку, но оставшихся хватит, чтобы создать нужное настроение, и когда подруга приходит ко мне, мы располагаем огоньки по четко продуманному плану – обматываем вокруг ветки и кладем на край дивана, он лососево-розового цвета, так как утратил свой изначальный пурпурный оттенок после многочисленных помывок, которые ему устроила мать.