Вода в озере никогда не бывает сладкой

Мы с удовольствием отмечаем, что для достижения желаемого результата не хватает только одной необходимой детали – подарков. Я сразу же складываю в общий котел то, что получила от Лучано и что вполне можно передарить, например бутылочно-зеленый свитер из их семейного магазина в квартале Париоли, он мне велик как минимум на пару размеров, его выбрал даже не сам Лучано, он просто попросил мать что-нибудь принести оттуда и не позаботился сообщить ей, какой у меня обхват бедер, талии и ширина плеч, – в общем, эта вещь отлично подойдет Антонии. С остальными подарками дела идут хуже: я никогда ничего не дарила своей родне, у меня нет такого опыта, поэтому я ни разу не задавалась вопросом, что им нравится, что нет, я не задумывалась, как угадать с подарком, не купить то, что уже есть у них в гардеробе, как бы отложить деньги, чтобы затем удивить их. В конце концов мы решаем подарить всем вещи, связанные бабушкой Ирис: шарф для Мариано, еще по шарфу для близнецов, а для отца – ему нельзя дарить то, что он не будет носить, иначе это покажется издевательством, – оранжевый жилет с V-образным вырезом.

Ирис делает подарочные упаковки из остатков газеты Manifesto, мы нашли ее в мусорном ведре на кухне, выбрали те страницы, которые не были в пятнах от салата, и решили, что для такого случая сгодится.

В последний учебный день мы планируем рождественские каникулы: будем играть в карты и в лото, ходить к молу и кататься на аттракционах, выпросим у родителей бокальчик игристого в честь Нового года. Мы с нетерпением ждем, что снова, как в августе, сможем заговорщически переглядываться, ощущать запах чужого тела, возбуждение от собственного безрассудства.

В предыдущие месяцы мы редко собирались всей компанией, конец лета застал нас врасплох, начало занятий в школе отняло у нас дневной отдых на озере, чтение книг под солнцем, расстановка сил поменялась – такое чувство, что мы уже не сможем провести все лето вместе. Поэтому, лелея воспоминания о ближайшем прошлом, я и Ирис с мучительным вниманием отдаемся подготовке к праздникам, ведь эти каникулы должны быть по праву идеальными, ослепительно прекрасными, так, мы часами выбираем наряды, в которых проводим уходящий год, и я совсем не испытываю отвращения, когда Ирис стоит перед моим шкафом и перебирает то немногое, что там есть, в основном свитера и куртки.

– Это отлично подойдет для новогодней ночи, – улыбается Ирис и показывает мне футболку, на ней розовая буква S, что значит «Супермен», подруга размахивает ею, пытается разгладить ткань руками, потому что вещь валялась скомканной где-то в недрах моего шкафа.

Мне не смешно, я забираю у Ирис футболку и швыряю обратно – туда, откуда ее достали. Это подарок Карлотты, она купила три одинаковые футболки – себе, мне и Агате, – в шутку называла нас супергероинями, рассуждала о наших суперспособностях: умении летать, зачаровывать взглядом, превращать дерево в золото.

– Нет, она жуткая, – резко отвечаю я и чересчур громко хлопаю дверцей шкафа.

* * *

Нос Мариано выглядит совсем иначе, как у незнакомца, он перестал быть отличительной чертой внешности брата, такой, на которой неизменно фокусируется все внимание, теперь он просто торчит на лице, как родинка или веснушка. Да и все его пресловутое тело, на мой взгляд, будто скукожилось, а я чувствую себя рядом с ним большой, как взрослый человек рядом с детской мебелью – столами, стульями – или же рядом со зданиями, которые раньше казались огромными, а теперь похожи на хрупких мотыльков и жуков-скарабеев.

Мариано внимательно изучает дверцу шкафа, на которую я наклеила буквы, вырезанные из отцовских газет, я сложила свое имя из кусочков разных форм и цветов, «я» повторила четырежды. Я, я, я, я. Может, затем, чтобы оно наконец начало мне нравиться, увериться, что оно мне подходит, не думать о нем как о ярлыке, который выбрала и по ошибке навесила на меня мать.

Все предметы в доме чужие, жизнь Мариано как будто стерли с их поверхности, простыня с его кровати постелена где-то в другом месте, от брата осталась лишь серая тень, разреженная дымка – там, где он прошел.

Он садится на кровать, где раньше спал, но тут же вскакивает, отряхивает брюки, как будто испачкал их в чем-то, замарал: наши братско-сестринские узы кажутся ему чем-то навязчивым, тягучим.

– Почему ты не убрала отсюда кровать?

– Потому что она твоя.

– Я здесь больше не живу.

Я лишь кривлюсь в ответ, и его четкое, кристально чистое намерение вернуть меня к реальности начинает улетучиваться. Для меня его кровать стоит на месте, ждет, когда Мариано вернется, готова принять его обратно в тот вечер, когда брат передумает, снова захочет повесить простыню, поделить комнату на две части, занять в ней половину места, выглянуть в окно, примется смотреть по сторонам и разбрасывать носки по углам.

– Слышал про твою подругу, – говорит брат, а я вдруг замечаю, что он проколол ухо, с левой стороны поблескивает серебряное колечко, его лицо как будто стало старше, его изменили пережитый опыт и сильный ветер.