Вода в озере никогда не бывает сладкой

Я годами только и делала, что стояла на стреме, пока кто-то воровал деньги из игровых автоматов в летних кафе, оставляла ключами царапины на машинах, писала на стене имя учительницы баллончиком с краской и рядом выводила: «Сука», – потому что она оценила мою контрольную по физике на семь, а не на девять баллов, разбивала шлемом морду ушлепку, который пытался заставить меня выпить с ним по пиву, так, чтобы у него кровь носом пошла.

Я годами только и делала, что одевалась, раздевалась, ненавидела свою кожу, обожала свои волосы, смирялась с торчащими тазовыми косточками, проклинала свои уши, слишком большие ступни, тянула за соски, надеясь, что хоть так грудь вырастет, наказывала себя, когда ела слишком много, стыдила себя, когда переставала есть совсем, пропускала завтрак, тщательно мыла уши струей теплой воды, красила ногти на руках, обнаруживала, что кончилась тушь для ресниц, роняла в раковину тюбик с тональным кремом и вытирала ее туалетной бумагой, замазывала веснушки, все до единой, обгорала на первом летнем солнце, мучилась от сыпи на груди, купалась в футболке.

Я годами только и делала, что слушала новости по радио: похищения, убийства – обычные и массовые, – теракты, покушения, обвалы, землетрясения, выигрыши в лотерею, победы в футбольных матчах, суды над мафиози, кризис правительства, заколотые ножом дети, аномальная жара, аномальный холод, изнасилованные студентки из провинции, военные, что направляются на фронт, полицейские облавы, взломы баз данных, отсутствие новостей, музыкальные фестивали.

Я годами только и делала, что слушала сплетни о школьном уборщике, который следит за ученицами, об уродливых усатых близняшках, которые всегда ходят вместе и встречаются с одним парнем, эмигрантом из Албании, о заправщике, который продает разбодяженный водой бензин – так получается сэкономить, – о девушке, которая изучала международное право где-то за границей, но которой не везет по жизни, поэтому она стала любовницей какого-то женатого мужчины, о парне, который обрюхатил нескольких малолеток и сбежал, теперь не знает даже, как зовут его детей, об официантке, которая довела себя до анорексии так, что скулы торчат, как у скелета, о двух подростках, которые катались на мопеде без шлемов и однажды разбились, потому что шел дождь, о том, как разжирела первая красавица в округе – вот женишься на них, и они тут же раздаются вширь, набирают десять кило, и все десять оседают на бедрах, – о моей мертвой подруге, которая удушила себя пакетом, задушилась, задушилась подружка твоя, подружка твоя – та, что померла и удушилась, надеюсь, я не следующая в очереди.

Я годами только и делала, что ждала, когда наступит революция, сойдет лавина, запустится цепная реакция – что-нибудь, что в конце концов поможет мне прорваться наверх, обрести невероятную, безграничную силу.

Я годами только и делала, что оставалась на своем месте, всегда там же, то же место, то же время, та же роль, то же лицо, ждала, когда мне стукнет восемнадцать, так ждут исполнения пророчества, ждут, когда обрушится гроза или падет какая-нибудь стена.

* * *

Передо мной человеческая фигура – ее нужно сжечь, – она из соломы, на этом чучеле – джинсовая рубашка и хлопковые штаны. Его вытащили из фургона, кто-то держит за голову, кто-то за ноги, это всего лишь два пучка соломы, которые запихнули в ботинки, говорят, костер приносит удачу, соломенный человек – это ушедший год, его нужно сжечь.

Я надела расшитое пайетками платье – взяла на время у Агаты, – оно мне коротко, во время ходьбы задирается чуть не до трусов, я шагаю по площади и постоянно одергиваю его, тяну вниз за подол по бокам, а оно опять задирается, я тяну вниз, оно ползет наверх, я – вниз, оно – вверх, куртка расстегнута, холод почти добрался до ушей, а парни уже принесли бензин.

Вся эта затея – моя вина, я сама захотела прийти, ведь две недели назад Агата спросила, какие у меня планы на Новый год, я ответила: да никакие, встретимся с Ирис, посидим вдвоем, – и тогда она позвала нас на вечеринку в пустующем здании, что принадлежит отцу ее парня; скоро там откроется магазин – у его семьи свое дело, – но пока там ничего не обустроили, поэтому мы можем там потусоваться.

Поначалу Ирис сомневалась, мы ведь никого не знаем, так она сказала. Но потом добавила: можно набрать Медведю и спросить, какие у них планы, – а я ответила, что мы уже несколько месяцев его не видели, эта дружба – на одно лето, пусть и искренняя, настоящая, но она закончилась, так всегда происходит с истинно ценными вещами, теперь мы чужие друг другу, по какой-то причине – без ссор и без особых раздоров – мы отдалились. Остались только мы, и я могу существовать только внутри нашей дружбы, наше пространство – это бункер, бомбоубежище, снаружи идут войны и завоевания, происходят наводнения и распространяются гамма-лучи и атомная энергия.

Поэтому я ее уговорила: мне стало тошно от одной мысли, что придется кому-то звонить, выпрашивать приглашение на другую вечеринку, убалтывать, чтобы получить чье-то внимание.