Водолаз Его Величества

– А это от меня за гальюн, – носок ботинка попал точно в ухо, голова дернулась, словно у тряпичной куклы, раздался громкий хруст, капитан-лейтенант ойкнул, засучил ногами и замер, раскинув руки.

Артем отходил от вспышки бешенства несколько минут, а когда пришел в себя, понял, что натворил. Первым делом он оттащил с прохода тело Герасимова и задвинул его под койку. Затем выхватил из-под подушки ближайшей койки полотенце, вытер кровь на полу и бросил полотенце на лицо капитан-лейтенанта.

«Вот я и убийца, – подумал Артем. – И не в бою, а по собственной воле. Страшный, огромный грех…»

«Замолчи, – оборвал он ход собственных мыслей. – Об этом еще будет время подумать. Сейчас надо сообразить, как выпутаться».

Он несколько раз глубоко вздохнул и прошелся по проходу казармы. Ничто не напоминало о событиях последних минут, оранжевый свет мягко вливался в окна, темные тени от коек казались мирными и домашними. Что под одной из них лежит труп, невозможно было представить.

«А ведь дневальный разговаривал с Герасимовым после моего ухода, – сообразил Артем. – И не видел, как я вернулся. Значит, если сейчас незаметно выбраться из расположения водолазной команды, я окажусь вне подозрений».

В высоком деревянном заборе, ограждавшем тыл казармы от улицы, была доска, из которой Митяй вытащил два гвоздя. Он иногда опаздывал из увольнения и, чтобы не объясняться с дневальным на воротах, проникал в расположение команды через этот проход. Знали о нем лишь они вдвоем, и, если кому-то из начальства не пришла в голову мысль укрепить забор, уловка Митяя может напоследок послужить и Артему.

Гвоздей по-прежнему не хватало, Артем отодвинул доску, высунул голову и огляделся. Улица была пуста, как земля в первый день творения. Протиснувшись через проход, он надел бушлат, повесил на плечо «сидор» и пошел в сторону Артиллерийской бухты.

Добравшись до причала, он узнал время у проходившего офицера. До отправления катера оставалось больше часа. Артем спустился на берег, отыскал сухой валун и сел, уставившись на море.

«Герасимова никто не станет искать. Найдут его, когда водолазы вернутся в казарму, к ужину. То есть не раньше семи с половиной – восьми вечера, а то и позже. Кто станет заглядывать под кровать, когда нужно переодеться, умыться и бежать на камбуз? К тому времени дневальный сменится. В общем, доберутся до меня не скоро, если вообще доберутся. Дневальный может про меня не вспомнить. А если и вспомнит, то скажет, что я ушел до того, как Герасимов послал его проверить гальюн. Других свидетелей нет, я же буду от всего отпираться. Скорее всего, так это дело и заглохнет».

Артем смотрел на обкатанную волнами старую пристань, на рыжие и зеленые камни у берега, на белую пену, с шипением накрывающую эти камни и тут же убегающую назад.

«С людьми все будет в порядке, – думал он, – а вот как быть с Богом? Сегодня я нарушил одну из главнейших Его заповедей: не убий. Своими руками отнял жизнь у человека».

Он вдруг ощутил, как на него снова накатывает вал кипящей ярости, и вскочил на ноги.

«У человека? Ладно, надо мной он издевался, потому что я еврей. Это страшно обидно, несправедливо и недостойно, но хоть поддается пониманию. А Бочкаренко чем ему не потрафил? Ведь он погубил его ни за что, из мелких карьерных соображений. И эту подлую тварь ты называешь человеком? Все мы для него букашки, которых он безжалостно давит сапогом!»

Артем несколько раз глубоко вдохнул, словно перед погружением в воду, оттолкнул гнев и снова уселся на валун.

«Давил. Больше Гераська не будет никого унижать, ни над кем издеваться и ни одну живую душу погубить тоже не сможет. Будем считать, что он получил по заслугам. Но за какие грехи Всевышний выбрал меня орудием наказания?»

Он вдруг понял, что перестал видеть море. Слезы наполнили глаза, и вместо волн и пены он видел только режущий лиловый блеск.

«Откуда взялась во мне эта безжалостная ярость? С детства меня учили, что разум управляет сердцем, и мне казалось, будто этот урок я усвоил и сделал частью самого себя. И вот сердце вышло из повиновения, да еще как вышло! Впервые в жизни я потерял голову и плохо понимал, что делаю. Не разум вел меня, а злоба. Разве так подобало вести себя человеку, изучившему столько мудрых книг?»

Вдруг стало тихо. С моря поплыл вечерний туман. Волны беззвучно накатывали из тумана, выплескивались на берег и, разбившись о камни, бесшумно отползали в туман.

– Я понял, что произошло, – негромко произнес Артем. – Я ел их еду, я пил с ними водку, я жил с ними одной жизнью и стал, как они, грубым, беспощадным, бешеным. Стал зверем.

От ужина он отказался. Сложил вещи на свободной койке в кубрике «Черноморца», ушел на палубу, отыскал укромное место за шлюпкой и сел, прислушиваясь к плеску воды за бортом. Спустя несколько минут, вопреки всем переживаниям и угрызениям совести, Артем вдруг ощутил теплую волну счастья.