Воин-монах на престоле

Хотя запланированный Юлианом поход на Персию казался многим и во многом авантюрой, он был, в действительности, тщательно продуман, заблаговременно и детально разработан. Чтобы надлежащим образом морально (и материально) подготовить войска к предстоящей Восточной кампании, Юлиан еще в Константинополе неоднократно обращался к ним с пламенными речами и щедро раздавал легионерам деньги. В пору летнего солнцеворота 362 года император переправился через Боспор Фракийский и проследовал на юг, в Антиохию на Оронте, намереваясь сделать ее сборным пунктом своих войск, предназначенных для похода на Персию, воспользовавшись расположением столицы римской Сирии вблизи неприятельской территории. Путь его лежал через приморские города Халкидон и Либиссу (ныне – Гобзе в турецкой провинции Коджаэли), где август посетил гробницу великого карфагенского полководца Ганнибала, покончившего там некогда с собой, чтобы не быть выданным приютившим его царем Вифинии римлянам. Юлиан долго проливал горькие слезы на почерневших от огня, дымящихся развалинах и грудах пепла, оставшихся от Никомидии, сильно пострадавшей от землетрясения и опустошительных пожаров. Среди немногих уцелевших членов городского сената и с грехом пополам прикрывавших свою наготу лохмотьями простых горожан царь-священник узнал нескольких друзей своего детства и отрочества. Преисполненный сочувствия к жертвам стихийного бедствия, севаст выделил щедрую финансовую помощь на восстановление разрушенного города. После чего проследовал дальше, в Никею, а оттуда – в Анкиру, современную турецкую столицу Анкару, на территории Галатии. Из Анкиры (о пребывании в которой Юлиана по сей день свидетельствует памятная колонна) он сделал большой «крюк вправо», чтобы помолиться, принести обеты и совершить жертвоприношение в древнем пессинунтском святилище Кибелы. Там Юлиан встретился с галлами – жрецами-андрогинами Великой Богини – и насладился их экстатическими плясками под звуки флейт, возможно, вспомнив при этом молитвенное восклицание, которым завершил свою упоминавшуюся выше речь о фригийском культе: «О, Мать Богов и людей, восседающая вместе с Зевсом и царствующая вместе с ним, источник умных богов, последующая незапятнанной сущности умопостигаемых богов, принимающая от всех них общую причину [вещей] и наделяющая ею умных богов! О богиня! О Жизнеродица! О Мудрость! О Промысл! О создательница душ наших! О великого Диониса возлюбившая и Аттиса спасшая! О погрузившегося в пещеру нимф возвратившая! О все блага умным богам подающая! О всем чувственный космос наполняющая! О всем и всеми благами нас наделяющая! Дай же всем людям счастье, в том числе и то высочайшее счастье, которое состоит в познании богов, дай всему римскому народу очистить себя от пятна безбожия, даруй ему благой жребий, управляй вместе с ним империей многие тысячи лет! Мне же как плод моего поклонения даруй истину божественных догматов, совершенство в теургии и во всех деяниях моих политических или военных, даруй мне добродетель и благую судьбу, сделай так, чтобы конец моей жизни был безболезнен и славен в благой надежде, что к вам я иду, боги!» («Гимн великой богине»). Матерь богов милостиво и благосклонно приняла царственного паломника-энтузиаста, незадолго перед тем предоставившего в распоряжение ее святилища испытанную в вере, исполненную благочестивого пыла и рвения жрицу, удостоив венценосного мечтателя высокой чести внять ее гласу. Если верить Ливанию, благие демоны поведали севасту Юлиану о затеянном против него заговоре и подсказали ему средство для спасения. Вовремя предупрежденный ими об опасности, август-понтифик повелел немедля продолжать поход и таким образом смог избегнуть покушения. Однако вскоре после посещения севастом Пессинунта, там произошло дерзкое осквернение святилища Кибелы. Два молодых христианина, возмущенные идолослужением августа-первосвященника, не смогли сдержать своего религиозного пыла. Один из них публично «изрыгнул хулу» на Великую Матерь, а другой разрушил ее жертвенник. Оба святотатца были привлечены к суду, однако глубоко оскорбленный в своих религиозных чувствах «царь-священник» решил покарать за допущение неслыханного святотатства весь «коллективно повинный» в нем город. Когда Арсак, или Аршак, верховный жрец Галатии (и армянин, судя по имени, хотя, возможно, и парфянин), передал севасту Юлиану прошение от имени жителей Пессинунта, рекс-сакердос ответил Арсаку цитатой из «Песни десятой» гомеровой поэмы «Одиссея»:

<…> неприлично
Нам под защиту свою принимать человека, который
Так очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен <…>,

не без желчной иронии порекомендовав жителям Пессинунта, коль скоро те нуждаются в заступничестве свыше, молить о нем Великую Матерь богов.