Воин-монах на престоле

Из Пессинунта Юлиан возвратился обратно в Анкиру. На всем дальнейшем пути «царя-священника» оттуда его окружали неисчислимые толпы просителей, чьи просьбы и жалобы василевс-архиерей терпеливо и беспристрастно разбирал, не взирая на лица. Когда августу донесли, что некое частное лицо (видимо, осмелев при новой власти) изготовило себе пурпурный плащ (за что при предшественниках Юлиана поплатилось бы головой), «царь-священник» приказал прислать ему из своих запасов «в дополнение» пару пурпурных сапог (ношение пурпурной обуви было такой же императорской привилегией, как и ношение пурпурных одеяний), чтобы доказать тщеславному глупцу бессмысленность ношения им атрибутов царского облачения при отсутствии реальной царской власти. При пересечении Каппадокийского нагорья Юлиан ожидал встретить у алтарей «отеческих» богов столь же ревностных служителей «родноверия», каким был и сам. Однако, не взирая на множество окружавших севаста ликующих подданных, до него, кажется, стало постепенно доходить, что он, в сущности, одинок в своей страстной, пламенной вере, и что никто, похоже, не пытается с ним в этом плане сравняться. Ибо народ Каппадокии был в описываемое время всецело на стороне распространителей христианского учения, пример чему – упоминавшиеся ранее неоднократно «Великие Каппадокийцы», «три светоча каппадокийской церкви», младшие современники Афанасия Александрийского – Василий Великий, его младший брат Григорий Нисский, а также сподвижник и друг их обоих Григорий Богослов – Назианзин. Отцы-каппадокийцы оказали громадное влияние как на внутрицерковное развитие, так и на положение христианской церкви в светской культуре. Они смогли выразить смысл православного догмата о триединстве Бога в понятиях греческой философии, что в свою очередь изменило ее язык. Разработанная в ходе полемики с интеллектуализирующим арианством – аномейством – сбалансированная терминологическая формула «одна сущность – три ипостаси» помогла преодолеть церковный раскол периода тринитарных споров и вошла в никео-цареградский символ веры, принятый на Втором Вселенском соборе и получивший признание как единственное истинное исповедание веры. Одной из литературных заслуг каппадокийцев считается составление «Филокалии», или, по-нашему – «Добротолюбия», антологии избранных мест из Оригена, выполненной Василием Великим и Григорием Назианзином. Кроме того, «великие каппадокийцы» дали мистическое объяснение смысла христианского монашества (Григорий Нисский) и осуществили написание двух редакций (пространной и краткой) «Монашеских правил» (Василий Великий вместе с Григорием Богословом), устав которых способствовал оцерковлению христианского монашеского движения, повлияв на становление киновитного монашества также и на Западе (Бенедикт Нурсийский). Но это так, к слову…

«Царю-священнику» было известно, что неподалеку от Тианы, родного города легендарного неопифагорейца Аполлония, велевшего «господину и богу» Аврелиану в вещем сне сделать культ Непобедимого Солнца государственной религией всей Римской «мировой» империи, жил «широко известный в узких кругах» посвященных философ-язычник по имени Аристоксен. Воспользовавшись своим проездом через эту местность, Юлиан пригласил ученого мужа к себе на аудиенцию: «Во имя Зевса, бога дружбы, прошу Тебя прибыть ко мне в Тиану. Дай нам узреть среди каппадокийцев истинного эллина! До сих пор я встречал лишь людей, отказывающихся приносить жертвы (понимай: христиан – В. А.), или весьма немногих, хотя и желающих (угодить «отеческим» богам – В. А.), но не знающих, как это делается».

Под Пилами, или «Вратами Киликии» – городом, расположенным близ знаменитого горного прохода из Каппадокии в Киликию через Тавр, к которому вела дорога из Тианы, произошла встреча Юлиана с правителем провинции – его верным Цельзом, Цельсом, или Кельсом, с которым Юлиан был близок в период своей учебы в Афинах. «Царь-священник» обнял и поцеловал Цельса, любезно пригласил его в свою повозку и довез до столицы Киликии – Тарса.

Глава одиннадцатая Встреча с Ливанием в Антиохии