Воин-монах на престоле

Сохранилось короткое письмо, вероятно, представлявшее собой своего рода приписку к упомянутому выше произведению искусства красноречия. В этом письмеце Ливаний, не без тонкой лести, извинялся перед августом за то, что его хвалебная речь своей краткостью не соответствует величию свершенных Юлианом подвигов. И просил своего венценосного адресата распорядиться о сообщении ему, Ливанию, на случай, если август пожелает составления им более длинного панегирика, дополнительных сведений о своих славных деяниях. Причем подчеркивал, что, соблаговолив сообщить ему сведения для составления «расширенной редакции» хвалебного слова, Юлиан тем самым признает его, Ливания, мастером панегирического искусства, способным достойно прославить его, Юлиана, деяния. Если же Юлиан этого не сделает, то заставит Ливания усомниться в своем ораторском мастерстве.

Каждое утро Юлиан «жрал своим идолам», как сказали бы наши древнерусские предки, то есть приносил жертвы богам под пышно разросшимися вековыми деревьями дворцового сада. К алтарям стекалось множество антиохийцев, желавших, вероятнее всего, не столько угодить «отеческим» богам, сколько быть замеченными своим «надёжей-государем» (говоря по-древнерусски). Не показывался там только Ливаний. Его отсутствие как-то бросилось в глаза «царю-священнику», пришедшему в храм Зевса помолиться. Вечером того же дня август написал оратору письмо, в котором с легкой укоризной поинтересовался причиной его отсутствия на «родноверческом» богослужении. Ливаний написал ему ответ на той же самой писчей вощаной табличке, на которой император нацарапал ему свой вопрос.

Ответ был сформулирован в таких же вежливых выражениях, как и брошенный Ливанию императором мягкий, но оттого не менее явный упрек, который был сочтен Ливанием несправедливым. В итоге Приску удалось благополкчно устранить все недомолвки и недоразумения в отношениях между Ливанием и Юлианом, разоблачив интриги одного из многочисленных завистников, сознательно вызвавшего у Ливания недоверие к своему бывшему ученику, и положив конец этим интригам раз и навсегда. Ливаний был приглашен во дворец, принял приглашение и обещал впредь выполнять все обращенные к нему просьбы августейшего императора. С этого момента настал период подлинно доверительных отношений между Ливанием и августом, возвратившим старому учителю свою благосклонность. Их беседы были посвящены как литературным, так и политическим вопросам. Ритор восхвалял хорошо продуманные и взвешенные решения севаста, порицал те или иные его упущения, однако никогда не просил ничего для себя – ни денег, ни домов, ни земель, ни знаков особого монаршего благоволения, ни званий, ни чинов, ни почестей, ни даже возврата унаследованной им, но отнятой у него доли фамильного имения. И потому Юлиан счел себя вправе заявить, что другие любят его из-за его богатств, Ливаний же – из-за него самого. Желая вознаградить Ливания за столь бескорыстную любовь, август своим декретом удостоил ритора звания квестора, что было высокой и великой честью.

И только один единственный раз Ливаний добился получения свидетельства благосклонности своего венценосного покровителя, о котором сам того попросил.