«Это (Антиохия и ее не менее чем полумиллионное население – В. А.)
было дикое скопище шутов, шарлатанов, мимов, магов, чудотворцев, колдунов, обманщиков-жрецов, город скачек, гонок, танцев, процессий, торжеств, вакханалий, безумной роскоши, всех сумасбродств Востока, самых вредных суеверий, фанатических оргий. То дерзкие, то раболепные, то трусливые, то наглые антиохийцы служили живым образцом той черни, преданной цезаризму, которая не знает ни роду, ни племени, ни честного имени, которое стоило бы беречь». Центральный проспект, пересекавший из конца в конец весь город, в течение всего дня было наводнен «толпой, праздной, легкомысленной, непостоянной, склонной к мятежам, которая была не прочь посмеяться, попеть, послушать пародию, шутку и сотворить любую гадость. Литература в городе процветала, но исключительно риторическая. Зрелища были по меньшей мере странные <…> например, игры, в которых принимали участие группы совершенно обнаженных девушек, с одной лишь повязкой вокруг бедер. Во время знаменитого (своим крайне непристойным характером – В. А.) праздника Майумы (запрещенного севастом Юлианом, если верить Ливанию – В. А.) куртизанки при всей публике плавали в бассейнах, наполненных прозрачной водой (конечно, без купальников, в то время еще не изобретенных – В. А.). Это был какой-то чувственный экстаз, какой-то сон Сарданапала[184], где перемешивались все способы удовлетворения сладострастия, все формы разврата, не лишенные, однако, некоторой утонченности. Поток грязи, в конце концов затопивший Рим, изливался главным образом из долины Оронта». («Апостолы»).
Древнеримские тессеры (жетоны) для оплаты – строго по таксе – услуг блудниц в лупанарах («притонах разврата» – публичных домах)
Сам август Юлиан (конечно, вряд ли соблаговоливший посетить хотя бы раз антиохийские трущобы или кварталы бедняков, также имевшиеся в «городе контрастов» в преизбытке), утверждал, что в Антиохии все повстречавшиеся ему люди были красивы, а также (в отличие от него самого) гладко выбриты и эпиллированы. «Я сам дал вам повод для обвинения (в неопрятности и «дикости» – В.
А.), имея подобный козлам подбородок, в то время как, полагаю, мог бы его и выбрить, как у красивых юношей и всех женщин, которые по природе вызывают любовь. Но вы, даже в старости соперничающие со своими сыновьями и дочерьми в роскошности своего образа жизни и в предельном женоподобии и изнеженности, старательно делаете свои подбородки гладкими, являя свою мужественность на темени, а не на щеках, как это делаем мы (философы и воины – В. А.)». («К антиохийцам, или Брадоненавистник»). Государь столь сурового нрава и столь строгих жизненных правил, наблюдавший за скачками на ипподроме с откровенно скучающим видом (привитое ему еще в детстве блаженной памяти готом-эллинистом Мардонием отвращение к потехам «низменной черни» принесло-таки свои плоды!), никак не мог в подобной атмосфере долго пользоваться симпатиями народных масс. В чем Юлиан откровенно признавался в своем «Мисопогоне»: «<…> раздражается на меня счастливый, блаженный и многолюдный город (Антиохия Сирийская – В. А.), в котором количество танцоров, флейтистов и мимов превосходит число простых граждан (естественно, свободных – среди перечисленных выше «массовиков-затейников», или, говоря «по-новорусски» – аниматоров – было немало лиц рабского состояния – В. А.), и нет никакого уважения к правителям. Краска стыда ведь свойственна только обабившимся, люди же <…>, подобные вам, пируют с самого утра, проводят ночи свои в наслаждении, показывают не только словом, но и делом презрение к законам! Только благодаря правителям законы вызывают страх, так что оскорбляющий правителя презирает не только его, но и закон. А то, что вам доставляют удовольствие поступки такого рода – это вы демонстрируете повсюду, особенно же на рынках и в театрах; народ – аплодируя и крича, власть имущие – тем, какие суммы тратят на такие вещи, притом, что они прославляются за это <…>. Все вы – красивые, величавые, гладкие, бритые, и старцы, подобно юношам, соревнуют счастью феакийцев, предпочитавших благочестиюСвежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе.(Гомер, «Одиссея» – В. А.)».