Воин-монах на престоле

Борясь с угрозой голода, Юлиан принял спешные меры по противодействию грозящим граду на Оронте бедствиям. Однако на этот раз он принял эти меры, не подумав, чересчур поспешно; установив потолок цен на продовольственные товары, август сразу же разорил мелких торговцев и в итоге еще больше ухудшил и без того не простую ситуацию. Заботливый император приказал доставить в Антиохию из других, пощаженных засухой, частей империи большие партии зернового хлеба (в том числе и заготовленные для его обихода и войска), выставленные им на продажу по минимальной цене. «<…> когда я по выкрикам народа понял, что <…> волнения на рынке вызваны не отсутствием товаров, но ненасытной жадностью к обогащению (то есть резким и неоправданным удорожанием продовольствия – В. А), я установил определенные цены на все и сделал их известными всем. И поскольку граждане имели в изобилии, например, вино, масло и другое, но нуждались в хлебе, ибо был страшный неурожай, вызванный предшествующей засухой, я приказал послать в Халкиду, Иераполь и окрестные города и оттуда ввез к вам четыреста тысяч мер зерна. А когда это зерно закончилось, я отдал сначала пять тысяч, потом семь, и теперь опять десять тысяч модиев[185] хлеба, причем весь этот хлеб был моей собственностью; более того, я дал городу хлеб, который был привезен мне из Египта; я продавал его по серебрянику не за десять мер, но за пятьдесят, то есть по той цене, сколько прежде стоило десять мер хлеба. Да, если в вашем городе летом то же количество стоит таких денег, то на что можно было надеяться в то время, когда <…>свирепый возникает в доме голод. Разве вы не должны были быть мне благодарными, имея возможность покупать пятьдесят мер за такие деньги, особенно в столь суровую зиму? <…> Почему же, во имя Бога (Солнца – В. А.), вы неблагодарны? <…>Потому, что я накормил вас своим хлебом? А ведь доныне такого не случалось ни с одним из городов, и тем более, что накормил я с таким великодушием!».

Увы и еще раз увы! Доставленный по воле великодушного и сострадательного к своим страждущим подданным севаста в Антиохию Сирийскую зерновой хлеб был тут же скуплен по дешевке алчными хлеботорговцами-оптовиками, начавшими продавать его в розницу, как и прежде, по высоким, «заоблачным» ценам. Раздраженный упреками, брошенными ему антиохийскими декурионами, тщетно предупреждавшими императора об опасности регулирования цен путем установления ценового максимума, Юлиан сменил тон своего общения с городскими сенаторами с уважительно-почтительного на непривычно резкий. Отношения между «царем-священником» и сенатом Антиохии могли бы обостриться еще больше, не вмешайся вовремя Ливаний. Вне всякого сомнения, Юлиан своим образом жизни подавал всем и каждому пример скромности, умеренности и неприхотливости, однако народ Антиохии требовал от него не философских поучений, и не куска хлеба (даже пшеничного – что уж там говорить о столь любезном Юлиану ячменном хлебе, пристрастие к которому севаст-философ по-прежнему разделял с мудрецом Эпикуром, хотя и порицал эпикурейское учение!), а куда более лакомой и калорийной пищи – рыбы, птицы, мяса, моллюсков и ракообразных, причем в изобилии. «<…> думаешь, что питаешь их (антиохийцев – В. А.) достаточно, если снабжаешь зерном. Но <…> ты (здесь и далее в цитируемом отрывке Юлиан обращается, подобно своему кумиру Марку Аврелию, к самому себе – В. А.) не позаботился обеспечить город крабами, черепахами и тому подобными панцирными обитателями моря. Более того, когда некто пожаловался на днях, что не может найти на рынке ни панцирных, ни изобилия птицы, ты весьма злобно рассмеялся и сказал, что благоустроенный город нуждается в хлебе, вине и масле, в мясе же – когда становится изнеженным. Ты ведь говоришь даже об употреблении рыбы и птицы как об излишней изнеженности и распутстве <…>, и что тот, кто не наслаждается поеданием свиней и быков, делает хорошо, принявшись за овощи».