Воин-монах на престоле

По мнению августа Юлиана, долина Дафны с ее поросшими зеленым лесом склонами и многочисленными водопадами, не имела себе равной по прелести, за исключением разве что Темпийского ущелья, расположенного между горами Олимпом и Оссой в материковой греческой области Фессалии. Ливаний также не мог нахвалиться красотой этого родного и с детства близкого его сердцу потомственного гражданина Антиохии ландшафта, живописуя восторги странника, делающего на каждой поляне посвященного Аполлону дафнийского леса все новые и новые открытия, радующие глаз – мраморные колонны театра, стадиона или храма, да и саму чащу леса, высокие темные кипарисы (священные деревья Аполлона)¹, тенистые тропинки, сладостное щебетание птиц, благоухание прелестных цветов и прочие красоты места, достойного богини любви Афродиты и ее сына – божественного лучника Эрота, аналога римского Амура.

Самым известным, популярным и, соответственно, чаще всего посещаемым «родноверческим» святилищем Дафны, посвященной Аполлону, был храм бога Солнца с оракулом лучезарного Феба. Огромная статуя, выполненная в так называемой хрисоэлефантинной технике, то есть, изготовленная из кипарисового дерева, покрытая пластинами слоновой кости и украшенная золотом, шедевр ваятеля Бриаксия, изображала божественного кифареда стоящим в полный рост, с золотой кифарой (а не лирой, как иногда думают и, соответственно, пишут) в руке, с золотыми волосами, золотой же головной повязкой и с ярко сияющими глазами из драгоценных камней-гиацинтов, привезенных из далекой Эфиопии на Ниле (сегодняшнего Судана, а не современной Эфиопии-Абиссинии). Храмовые колоннады обрамлялись с обеих сторон рукавами омывавшей святилище реки. В веселом плеске и журчании антиохийского Кастальского ключа (так сказать, [187] «двойника» одноименного источника, расположенного в материковой Греции, близ аполлонова Дельфийского оракула) верующим слышался пророческий голос. Согласно мифологии, прекрасная нимфа Касталия – очередной предмет любовной страсти Аполлона, преследуемая солнечным богом и отчаявшаяся в спасении, утопилась в источнике, после чего ключ стал вещим. В свое время этот говорящий источник предсказал Публию Элию Адриану, будущему императору, а на момент предсказания – даже еще не претенденту на престол, его грядущее владычество над Римской «мировой» державой. После того, как пророчество вещего Кастальского ключа исполнилось, август-филэллин приказал «замкнуть ему уста», закрыв его тяжелой каменной плотиной. «<…>Адриан <…> узнал о предстоящей ему верховной власти благодаря вещим водам и опасался, чтобы и другим не было такого же знамения» («Римская история»).

Kастальский ключ (современный вид)

Закрытый впоследствии, по повелению Констанция II, храм Аполлона в Дафне, всеми позабытый и заброшенный, настолько обветшал, что Юлиан был вынужден, перед самым своим прибытием в Антиохию, просить своего дядю и тезку, тогдашнего комита Востока, распорядиться о восстановлении колонн притвора храма, которых осталось так мало, что крыша святилища держалась лишь «на честном слове», грозя обрушиться в любой момент. Однако восстановление храма грозило стать напрасным, ибо солнцеликий бог не удостаивал старинное святилище своего посещения с момента, когда злополучный цезарь Галл, сводный брат Юлиана, повелел построить напротив «капища» часовню для мощей святого епископа Вавилы, удостоившегося мученического венца в дни лютых гонений на христиан.

Через несколько недель после прибытия августа Юлиана «со товарищи» на зимние квартиры в Антиохию, «царь-священник» отправился в Дафну в надежде принять там, после посещения храма Зевса на горе Кас(с)ий, участие в пышных и многолюдных, как он надеялся, торжествах по поводу ежегодного празднества в честь Аполлона. Его воображению представлялись торжественная процессия, жертвоприношения быков, возлияния елея и вина, благоуханные воскурения фимиама, хоры выстроенных вокруг святилища сладкоголосых юношей-эфебов «сделавших свои души в высшей степени богоприличными», тела же свои облачивших в незапятнанные белые одежды, и богато украшенных. На деле же, когда рекс-сакердос вступил под сень храма бога Солнца, он не обрел там ни животных, обреченных на заклание, ни жертвенных лепешек, ни возлияний, ни курений. «В первый момент я удивился и подумал, что я еще вне священной ограды, что вы ожидаете от меня сигнала, воздавая мне честь как архиерею («неородноверческого» культа – В. А.)». Скорей ошеломленный, чем разочарованный, севаст поинтересовался, что же столь великий город собирается принести в жертву Аполлону и что он вообще жертвует солнечному богу ежегодно на этот праздник. Оказалось, что местный сенат, хотя и богатый, состоял по большей части из «безбожников» (то есть – из христиан) и потому ничего жертвовать «кумиру Аполлона» не планировал. Если бы не убогий старый жрец, пожертвовавший Фебу от своих скромных прибытков одного-единственного гуся, на алтарь лучезарного бога вообще было бы нечего возложить.