Воин-монах на престоле

Возмущенный такой нерадивостью в служении как Гелиосу-Аполлону, так и другим «отеческим» богам, самоназначенный первосвященник обновленной государственной языческой религии обрушился на куриалов с самыми жестокими упреками. Однако не добился ровным счетом ничего. Посетители Дафны думали не о поклонении богам, а о купаниях и прочих развлечениях крайне легкомысленного свойства.

Между тем август-первосвященник в страхе вопрошал все изваяния богов, подавленный их неизменным молчанием в ответ на все его вопрошения. Теург-неоплатоник Евсевий пришел Великому Понтифику на помощь, совершив все обряды, тайны которых были ему ведомы. Тем не менее, ни одна из статуй божеств не заговорила и не шевельнулась (хотя при первом посещении Юлианом святилища Аполлона, или Гелиоса, как он предпочитал его называть, статуя бога подала севасту некий таинственный знак). Наверняка «истуканам» мешали в изъявлении их божественной воли злые колдовские чары. Теург Евсевий скоро нашел разгадку молчания и неподвижности богов. По его утверждению, виной всему была воздвигнутая напротив храма Аполлона гробница мертвеца, наполнявшая воздух вредоносными миазмами, которые было необходимо срочно устранить. Напрасно «царь-первосвященник», стремившийся по возможности избежать конфликта с христианами, повелел убрать тяжелые камни, наваленные на Кастальский ключ при Адриане – вещие воды молчали по-прежнему. Необходимо было принять более действенные меры. Юлиан скрепя сердце повелел выкопать из земли останки, захороненные в священной роще Аполлона по приказу Галла, и распорядился перезахоронить их на антиохийском кладбище. «Юлиан немедленно приказал перенести оттуда погребенные рядом трупы (мощи священномученика Вавилы – В. А.) с соблюдением того же обряда, который использовали афиняне для очищения Делоса (перед учреждением Делийских игр в 425 году до Р. X. – В. А.)» («Римская история»). Как писал август Юлиан, его единоверцы-эллинисты из среды антиохийцев «сразу же восстановили храмы богов и ниспровергли все гробы безбожников (христианские церкви и часовни с благоговейно хранившимися там святыми мощами – В. А.) по недавно поданному мной знаку; они настолько взволновались мыслью и возмутились духом, что обрушились на тех, кто оскорблял богов (то есть на галилеян – В. А.), даже с большей силой, чем я того желал». Слухи о событиях в Дафне молниеносно распространились по огромному городу. Взволнованные христиане собрались у часовни, где поганые язычники по воле нечестивца-августа осквернили мощи христианского священномученика. После того, как саркофаг святого Вавилы погрузили на повозку, возмущенная толпа «галилеян» сопроводила святыню, распевая, если верить Филосторгию, Сократу Схоластику, Созомену и блаженному Феодориту, строфу седьмую псалма тридцатого: «Ненавижу почитателей суетных идолов, но на Господа уповаю», явно метя при этом в главного идолослужителя – августа-вероотступника.

Вскоре после перезахоронения, в ночь 22 октября, загорелся храм Аполлона Дафнейского. Застигнутые пожаром врасплох, жрецы и храмовая стража оказались попросту не в силах потушить поразительно быстро распространявшееся пламя. В мгновение ока все храмовое здание было окутано густым черным дымом. В ярко пылающем огне как будто корчились, с искаженными от муки лицами, древние «родноверческие» истуканы, погибающие жалкой смертью, рассыпающиеся в прах и пепел, вместе со своими пышными одеждами, золотыми украшениями, слоновой костью и самоцветами. Рухнула и гигантская, равная по размерам идолу Зевса в Олимпии работы Праксителя, статуя Аполлона, изваянная Бриаксием, достигавшая макушкой до самой крыши, теперь обвалившейся на нее. Все пошло прахом, все пожрала «матица огня» (как говорили ученые книжники Древней Руси)…