Воин-монах на престоле

Подобно отвратительному скопищу ядовитых змей-ехидн из подземных пещер выползло на свет Божий множество магов, некромантов-чернокнижников, философов и прорицателей, нашедших милостивый прием и приют у Отступника и единогласно заявивших ему, что не следует ожидать успеха от их искусства до тех пор, пока он не устранит препятствующего им во всем Афанасия, утверждал римский церковный писатель IV века Руфин Аквилейский. Однако Юлиан решился предпринять решительные действия против бесстрашного и неукротимого «галилейского» агитатора не сразу, а лишь по прошествии семи долгих месяцев. Что бы ни утверждали противники и критики «царя-священника», в начальный период своего правления август Юлиан избегал прибегать к радикальным мерам в религиозной сфере. Однако, прибыв в Антиохию, воин-монах бога Митры почувствовал себя загнанным в угол и вынужденным перейти к более активной политике, направленной против христиан. И потому решился использовать в качестве вспомогательного средства, оправдывающего цель, старинные, закоренелые предрассудки, существовавшие в эллинистических кругах в отношении христиан (как, впрочем, и в отношении иудеев, ответвлением, «диким побегом», которых наиболее последовательные эллинисты продолжали упорно считать «галилеян»). Август Юлиан II направил в Александрию при Египте своего мандатора-гонца, нередко исполнявшего особо важные поручения и доставлявшего по назначению особо важные послания – фиванца Пифиодора, с первым эдиктом, содержавшим строжайший приказ епископу Афанасию покинуть город, в котором его пребывание служит источником постоянных смут и беспорядков. Эдикт был вручен курьером Афанасию 24 октября. Проявив похвальное послушание власть предержащим {«нести власти аще не от Бога»), епископ незамедлительно покинул город и сел в ожидавшую его на Ниле лодку, заявив о своем намерении возвратиться в спасительную для души и тела Фиваидскую пустыню. Провожавших его друзей вновь изгоняемый епископ утешил словами: «Не тревожьтесь, это всего лишь маленькая тучка, которая скоро рассеется». Вскоре после бесследного исчезновения епископа, его друзья от имени общины православных христиан Александрии подали на имя всемилостивейшего августа прошение о возвращении изгнанника.

Юлиан ответил им длинным письмом, представлявшим собой одновременно и эдикт и пастырское послание, написанным им в своих обеих «ипостасях» – как императора, так и Великого Понтифика. В нем «царь-священник» выразил свое возмущение неслыханной дерзостью александрийцев, внушающих ему отвращение. Они, хозяева Египта, превращают себя в рабов еврейских отщепенцев-выродков! Можно ли измерить всю глубину их падения! Юлиан прочел им настоящую развернутую лекцию по истории: всем, чем они являются и что они значат, александрийцы обязаны славным основателям своего города – Птолемеям, Августу, но в еще большей степени – богу солнца Гелиосу и богине луны Селене, Иисусу же они совершено ничем не обязаны. Афанасий – всего лишь раздувшийся от важности уродец. Если александрийцы желают, чтобы им толковали Библию, то в городе на Ниле к их услугам более чем достаточно экзегетов, способных без труда заменить человека, чье отсутствие они так горько оплакивают. Впрочем, император не собирается ограничиваться лишь изгнанием из Александрии этого нестерпимо назойливого агитатора, находящего себе пособников в лице всех монахов пустыни, но объявляет его вне закона на всей территории империи. Одновременно Юлиан сводит счеты с префектом Едикием, или Эдикием, не доложившим ему своевременно о подрывной деятельности Афанасия и отнесшимся к октябрьскому эдикту Юлиана как к простому клочку бумаги (или, точнее, папируса). Необходимо во что бы то ни стало, любой ценой еще до декабрьских календ[188] положить конец козням епископа-смутьяна, будоражащего всю Египетскую провинцию. Несчастный, осмелившийся, в царствование Юлиана крестить благородных греков, должен быть изнан!.. Напрасный труд! По прошествии всего восьми месяцев «тучка» рассеялась, как и предсказывал епископ Афанасий, возвратившийся как-то ночью из своего уединения, где укрывался до поры до времени, обратно в Александрию.