Воин-монах на престоле

В глазах севаста Юлиана Эдесса, отрекшись от поклонения «светлому и трисветлому» богу Солнца, совершила непростительную измену, отягченную тем обстоятельством, что этот древний город был посвящен богу Солнца с незапамятных времен. По сведениям историков церкви, император Юлиан во время похода на персов даже отказался войти в Эдессу из ненависти к ее жителям, уже давно обратившимся в христианство. Так это было или не так (историк Зосим, или Зосима, например, упоминает о вступлении в Эдессу Юлиана), достоверным фактом является написание императором-солнцепоклонником адресованного жителям Эдессы послания, ни тон, ни содержания которого не свидетельствуют о монаршем благоволении к ним севаста Юлиана. В городе произошли беспорядки, в ходе которых местные христиане-ариане обидели и ограбили своих сограждан – тоже христиан, но приверженцев секты валентиниан[189]. В своем письме Юлиан, не без изрядной доли злобной и презрительной иронии, сообщает арианам о конфискации, по его приказу, в наказание за учиненные арианами бесчинства, их церковного имущества, как движимого, так и недвижимого. Однако, вместо того, чтобы возвратить валентинианам их имущество, отнятое у них арианами (как император незадолго перед тем поступил с также ограбленными арианами, в правление и при попустительстве Констанция, новацианами и донатистами), Юлиан дарит деньги своим солдатам, а конфискованную недвижимость «забирает в казну» – присоединяет к императорским владениям. Что, по его мнению, вполне логично: «Так как их (последователей Христа – В. А.) поразительным законом им заповедано раздать свое имущество, чтобы без труда войти в царствие небесное, мы, присоединяясь в этом к усилиям их святых, повелеваем, чтобы все движимое имущество церкви было отобрано и отдано солдатам, чтобы, став бедняками, они (в данном случае – дважды ограбленные христиане-валентиниане – В. А.) образумились и не лишились царствия небесного». В заключение своего письма, адресованного всем без исключения жителям Эдессы, август грозит тем, кто будет сопротивляться изъятию церковного имущества, «огнем, мечом или изгнанием». Вероятно, послание было написано в момент, когда коронованный воин-монах лучезарного Митры, испытывавший большую потребность в деньгах, в связи с предстоящей «финальной» (как он надеялся) Персидской кампанией, счел необходимым обременить высокими налогами и податями своих христианских подданных, явно отказывавшихся принимать участие в защите любезной «праотеческим» богам Римской империи и эллинизма. А с «уклонистами» и «саботажниками» разговор мог быть лишь коротким…

Со времен Ямвлиха неоплатоники рекомендовали своим адептам особые ритуальные очистительные обряды и церемонии. Между прочим, они возродили к жизни древнее поверье, согласно которому не только прикосновение к мертвому телу, на даже встреча с похоронной процессией считалась осквернением, требующим обязательного очищения. Когда Ямвлих со своими учениками как-то возвращались в город после жертвоприношения, неторопливым шагом и в хорошем настроении, углубленные в приличествующую моменту душеспасительную беседу о богах и божественных предметах, наставник резко оборвал начатую фразу, не договорив ее до конца, как если бы кто-то заставил его замолчать. Несколько мгновений философ молчал, погруженный в размышления, стоя неподвижно, со взором, устремленным в землю. После чего, если верить Евнапию, перевел взор на своих спутников и велел им идти дальше другим путем, ибо на их прежнем пути недавно пронесли мертвое тело.