Воин-монах на престоле

В начале царствования Юлиана подобные замшелые суеверия были ему глубоко чужды. Во всяком случае, принимая участие в погребальной процессии своего двоюродного брата, тестя и предшественника на римском императорском престоле – августа-арианина Констанция II, Юлиан, если верить Ливанию и Зонаре, нисколько не боялся «оскверниться»: «И ничего не было сильнее природных привязанностей, и первый вопрос (Юлиана был: где – В. А.) труп, и где тело (Констанция – В. А.) и оказываются ли ему должные почести. Так был он (Юлиан – В. А.) порядочен в отношении к тому, кто готов был с ним поступить на манер Креонта (то есть приговорить к смерти – В. А.). И на этом, в заботах об отшедшем, он не остановился, но спустился в гавань великого города (Константинополя – В. А.), собрав всю толпу и, пока еще его везли по морю, рыдал. Он дотронулся руками до гробницы, сбросив все инсигнии царской власти, кроме хламиды, не желая осуждать мертвого за замыслы его души. Когда же тот (почивший в Бозе август Констанций – В. А.) был почтен подобающими почестями, он (август Юлиан – В. А.) начал с обрядов богам города, совершая возлияния на глазах всех, радуясь тем, кто следовал его примеру, осмеивая тех, кто не следовали, и пробуя убеждать, принуждать же не желая.»…Однако время шло, и под влиянием теурга-неоплптоника Максима Юлиан становился все строже к себе и к другим во всем, что казалось традиций седой старины, по принципу: «Что старье, то правье». Став пламенным адептом мистериальных культов, он свято уверовал в то, что от душевной и телесной чистоты и даже от чистоты окружающего человека воздуха зависит приход или не приход призываемых им себе на помощь богов-спасителей, и эта вера в итоге полностью завладела его сознанием. Верный слову, данному когда-то своему наставнику, учителю Максиму, он стал с педантичным вниманием следить за тем, чтобы не приближаться ни к чему нечистому. С момента прибытия Юлиана в Антиохию в его указаниях иереям «неородноверческого» культа постоянно повторяется требование строжайшего соблюдения абсолютной ритуальной чистоты. Христиан он со все большим упорством и раздражением обвиняет в том, что они поклоняются мертвым и наполняют все трупами и гробами. Именно вдохновленный этими идеями, Юлиан, стремившийся возродить Дафнийский оракул, заставить его нарушить свое долгое молчание, повелел выкопать и перезахоронить на городском кладбище Антиохии останки христианского священномученика епископа Вавилы. Юлиан даже приказал правителю Карии, сжечь или сравнять с землей часовни христианских мучеников, как якобы оскверняющие своими вредными испарениями воздух вокруг Дидимского храма. В то же время он не поскупился на похвалы в адрес одержимых благочестивым рвением жителей Эмесы (современного Хомса в Сирии) – центра солярного культа бога Эла-Элагабала – за то, что те подожгли места погребения «галилеян».

В итоге 12 февраля 363 года был издан один из самых неприятных и оскорбительных для христиан эдиктов Юлиана. Под предлогом восстановления древних традиций и обычаев, опираясь на крайне архаичные аргументы, император запретил проводить при свете дня похоронные процессии. Причины, по которым Юлиан извлек этот запрет из почти забытых, древних закоулков римского понтификального права, имели религиозный характер: таким путем реке эт сакердос, охваченный гипертрофированным благочестием, стремился (якобы) не допустить, чтобы пронесение носилок с мертвым телом обидело язычников и помешало им, «оскверненным встречей с трупом», идти затем в храм молиться «праотеческим» богам. Первосвященник эллинистов якобы стремился не допустить, чтобы при пронесении мертвых тел мимо раскрытых ворот «отеческих» святилищ исходящие от трупов нечистые испарения, зловещие шумы и шорохи проникали и доносились внутрь «родноверческих» храмов. Но прежде всего Великому Понтифику было необходимо помешать богам света узреть церемонии, предназначенные лишь для взоров богов мрака, тьмы, подземного мира…

По сообщениям блаженного Феодорита Кирского[190], Отступник, пребывая в Антиохии, приказывал бросать языческие жертвенные приношения в водоемы как самого города, так и Дафны, а, кроме того, окроплять на продуктовом рынке выставленные на продажу продовольственные товары «очистительной» водой. Полностью ручаться за достоверность сведений Феодорита автор настоящего правдивого повествования, естественно, не может, но они не выходят, так сказать, за пределы возможного и допустимого. Вряд ли Феодорит приводил их с целью подчеркнуть героизм антиохийских христиан, судя по всему, не испытывавших никакого отвращения к съестным припасам и напиткам, «оскверненным» императором-вероотступником, кропившим их своей «нечистой» водой с целью «очистить».

Конный латник армии Сасанидов