Воин-монах на престоле

Как ни любил «царь-священник» Юлиан окружать себя мудрыми советниками и вообще – «светильниками разума» – это нисколько не мешало августу иметь собственные идеи и самостоятельно проявлять инициативу в самых разных областях. Он стремился к тому, чтобы при реформировании «традиционной» имперской религии предоставить в распоряжение своих любимых и родных язычников все средства, обеспечившие успех «нетрадиционной» христианской церкви. К тому же василевс-отступник был знаком с обычаями своих прежних, «галилейских», единоверцев куда лучше, чем его новые друзья-язычники. И потому ему не было нужды в языческих советниках для претворения в жизнь задуманных им планов уподобиться христианским епископам в области руководства духовенством и организации благотворительных учреждений.

В общем и целом, трудно отделаться от впечатления, что Юлиан последовательно осуществлял, одну за другой, несколько программ, действуя частично на основе практического опыта и сделанных из него выводов, частично – на основе результатов как его собственных соображений, выводов и умозаключений, так и советов, получаемых «царем-священником» от приближенных. Первоначально он считал необходимым и достаточным для того, чтобы опять зазеленело ставшее от времени трухлявым древо эллинизма, ограничиться удержанием рук христианских «дровосеков» намеревавшизся срубить это сухое дерево под корень, как утратившее всякую жизнеспособность, по слову евангельского Предтечи Господня – Иоанна Крестителя – о том, что уже и секира при корне дерев(а) лежит. Однако Юлиан был вынужден довольно скоро пересмотреть эти свои представления, коренным образом, как оказавшиеся на поверку совершенно ложными. Поняв, что в высохших ветвях лелеемого им «родноверческого» древа больше не осталось ни капли живительного и питательного сока, и что поэтому для возвращения ему прежней жизненной силы необходимо применить искусственные средства. Напрасный труд! Несмотря на все меры по защите древа языческой веры, оно продолжало сохнуть, ибо пущенный им новый молодой боковой побег, уверенный в собственной силе и выживаемости, впитывал все питательные вещества и элементы из воздуха и света. Император Юлиан стал наглядным примером выдающегося по уму и энергии государственного деятеля и руководителя, который, тем не менее, придя к власти не вовремя, не смог подчинить руководимых им подданных влиянию своего мышления и своей воли. Юлиан, пожалуй, лучше любого из своих современников осознавал значение эллинистических традиций и культуры. Превратившийся, по сути дела, в хрупкий остов из костей и нервов, август был насквозь проникнут духом своих богов, воспламененный и вознесенный последним остатком вдохновения античности и античностью, поднимаясь бессонными ночами над заботами о государственных делах, в вышие сферы, предавался мистическим мечтаниям, воспаряя духом в мир чистых эйдосов-идей. Однако весь его возвышенный энтузиазм был обречен на то, чтобы в итоге ослабеть и обессилеть в борьбе за безнадежное, проигранное дело. Век, в который было суждено жить и бороться Юлиану, дал ему в руки инструмент, уже давно утративший свое прежнее звучание. В распоряжении «царя-первосвященника» имелось лишь охваченное омертвляющей апатией, дегенерировавшее, выродившееся, инертное жречество, исполнявшее свои должностные обязанности только по привычке и совершенно не способное помочь ему вдохнуть вторую жизнь в «отеческую» веру. И потому император был вынужден призывать это жречество к имитации учреждений, принципиально чуждых учреждениям его горячо любимой (хотя и безмерно идеализированной им) Эллады.

Что пользы было в открытии его помощниками древних «родноверческих» святилищ, восстановлении изваяний древних «отеческих» богов, покрытии их новой позолотой, возвращении прежнего блеска жреческого сана и достоинства иереям, дара речи – оракулам священных рощ и вещих родников, возрождения веры в могущество солнца, луны и звезд, магическом одушевлении всей природы, всего космоса? Что пользы было в проповеди с амвонов «обновленческих» языческих святилищ человеколюбия, цитировании звучных строф Гомера, Гесиода и Пиндара? Стоило Великому Понтифику язычников-«обновленцев», мудро (по их и своему собственному мнению) распорядившемуся, исходя в действительности из абсолютно неверной посылки, о принятии всех этих спасительных, как он надеялся, для «родноверческого» культа мер, отвести взор от алтаря, залитого кровью и туком жертв, чтобы убедиться в действенности его титанических усилий, как он, в лучшем случае, встречался с, чаще всего, непонимающими, если не насмешливыми взорами своей равнодушной языческой «паствы», в худшем же случае взору «царя-священника» представал пустой храм, без единого богомольца.

Глава семнадцатая Персидская кампания и гибель Юлиана