Воин-монах на престоле

Из Карр в Персию вели две расходящиеся дороги, одна – левая, через Адиабену (сегодняшний иракский Курдистан), давно служившую яблоком раздора между римлянами и парфянами (а впоследствии – персами), и реку Тигр, другая – правая, вдоль реки Евфрата. Юлиан выбрал последнюю, после того, как предварительно, чтобы ввести противника в заблуждение, блестяще совершил обманный маневр на Тигре. Когда прискакавшие к нему во весь дух разведчики донесли, что конница «царя царей» Шапура внезапно прорвалась через границу, император вверил несколько отборных корпусов своего «экзерцит(ус)а» (согласно Аммиану – общей численностью в тридцать тысяч воинов) Прокопию, дав ему в помощь наделенного равными с Прокопием полномочиями комита Себастиана, или Севастиана, бывшего «дукса» Египта. Обоим римским полководцам надлежало продвигаться по римской стороне Тигра, остерегаясь внезапного нападения персов, соединиться, по возможности, с царем армян Аршаком, после чего пройти через Кордуену и Моксоену (области, расположенные к югу от озера Ван, или Урмия), опустошить плодородные земли западной Мидии и, наконец, соединиться с Юлианом, чтобы поддержать его в ходе операции на территории Ассирии. Этот тщательно спланированный Юлианом обходной маневр мог и должен был привести к победоносному для римлян завершению Персидского похода. Сам Юлиан повернул на юг и 27 марта достиг сильно укрепленного города Каллиника (позднейшей Ракки) на Евфрате, важного торгового центра. В тот же день 27 марта, когда в Риме на Тибре отмечался праздник Матери богов и колесница, на которой везли изваяние этой богини, по стародавнему обычаю омывалась в водах реки Альмона, Юлиан совершил торжественный обряд «омовения» в соответствии с древним церемониалом, а после священнодействия продолжил свой поход.

На следующий день август принял перед своим шатром делегацию царьков (регулов, как выражались римляне, или же шейхов, если выражаться современным языком) сарацинских номадов, коленопреклоненно вручивших императору золотой венец, признав его повелителем мира и своих племен. Юлиан охотно принял военную помощь, предложенную владыке римлян сарацинами. Эти воинственные арабские кочевники не знали себе равных в малой – партизанской – войне (особенно, если им предоставлялась возможность пограбить). Вслед за сарацинами к севасту прибыл римский флот из Самосаты, заполнивший своими шедшими борт о борт кораблями все широкое русло многоводного Евфрата. Согласно Аммиану, флот, которым командовали трибун Констанциан, или Константиан, и комит Луциллиан, или Лукиллиан, не уступал флоту «царя царей» Персии Ксеркса Ахеменида времен греко-персидских войн V века до Р. X., ибо насчитывал тысячу (согласно участнику Персидского похода Магну Каррскому – тысячу двести пятьдесят, согласно же Иоанну Зонаре – тысячу сто) доверху нагруженных провиантом, оружием и осадной техникой транспортных судов, плюс пятьдесят боевых галер и столько же кораблей, приспособленных для наведения понтонных, или наводных, мостов.

Римский «царь-первосвященник» продолжал свое продвижение в глубь неприятельской территории форсированными маршами, в скором времени достигнув крепости Керкузий (позднейшей Киркисии) – занимавшего очень важное стратегическое положение опорного пункта, господствовавшего над местом слияния рек Евфрата и Аборы благодаря своему расположению как бы на острове, омываемом этими реками, и пополнив гарнизон этой римской крепости четырьмя тысячами воинов. Мощные фортификационные сооружения Керкузия были возведены при «господине и боге» Иовии Диоклетиане, усилившем охрану восточной границы, чтобы помешать персам беспрепятственно вторгаться в Сирию. Когда по приказу севаста Юлиана был начато наведение понтонного моста для переправы войска и обоза через Абору, император получил письмо от своего давнишнего верного друга – префекта Саллюстия – с призывом к осторожности. В своем письме умудренный опытом чиновник-неоплатоник заклинал августа приостановить поход, ибо продолжать его, не умилостивив перед этим гневающихся на него богов, означало бы идти на верную гибель.