Воин-монах на престоле

Католический патер из ордена иезуитов по имени Дени Пето – правоверный католик и в то же время – выдающийся эллинист из Орлеана, в прошлом – преподаватель коллегии Ла Флеш, первым оказал императору-философу Юлиану услугу, издав его почти полное собрание сочинений. В своем вводном слове, предпосланном перепечатанному им биографическому очерку, напечатанному в свое время Мартини, высокообразованный издатель-иезуит подчеркивает пользу, которое приносит христианам чтение произведений языческих авторов (хотя бы потому, что таким образом можно понять, на какие заблуждения способен человеческий дух). Разве в наше просвещенное время (!), писал Пето, все еще следует опасаться возможности распространения веры в демонов, свойственной Юлиану? Разве церковь не придерживается, начиная с IV века, мнения о необходимости сохранения храмов и изваяний богов язычников – при условии, что они будут лишены своего прежнего, исконного, предназначения и превращены, соответственно, в христианские церкви и в украшения общественных мест? Не следует также забывать, что Юлиан, даже борясь с «галилеянами», рекомендует своим язычникам, безосновательно пренебрегающими делами милосердия, подражать «галилеянам» в свойственной тем деятельной любви к ближнему? Разве не возвышает душу всякого истинного христианина столь явное свидетельство признания даже «неверным» превосходства тщетно гонимой им христианской веры над его собственной, языческой?

Через полвека после издания, осуществленного иезуитским патером Пето, немецкий гуманист Эзекиель Шпангейм (или, в современном произношении – Шпанхайм) посвятил князю-электору (курфюрсту) Бранденбургскому, чьим посланником он долго прослужил при разных монарших дворах, новое издание собрания сочинений Юлиана, дополненное им, наряду с опровержением святого Кирилла, фрагментом сочинения августа-эллиниста «Против галилеян». С тех пор никто из христианских авторов, включая янсениста Линена де Тельмона, не закрывал глаза на поистине уникальное сочетание недостатков и достоинств, свойственное Юлиану – государю, предназначенному природой к добрым делам, но приведенному к падению своим чрезмерным честолюбием. Как Флери в своей «Истории церкви», так и Ламот ле Вайе в своем «Трактате о добродетели язычников», не говоря уже об аббате де ла Блетри, да и другие христианские авторы при описании жизни Юлиана, не закрывая глаза на его промахи, воздавали должное его заслугам.

В 1764 году маркиз д’Аржан перевел сочинение в защиту язычества, вышедшее из-под пера последнего антихристианского зилота, естественно создав тем самым новый предмет для восхищения образованных кругов европейского общества наиболее прославленным из противников христианской церкви. Мишель де Монтень называл Юлиана редким человеком и великим мужем. Придворные прусского короля-вольнодумца Фридриха Великого надеялись воздать честь своему монарху – философу и адепту закрытого франкмасонского ордена, сравнивая его с «философом на римском императорском престоле» (о чьем членстве в закрытом воинском «ордене» митраистов им вполне могло быть известно, хотя надежных подтверждений этому и нет). Британец Шафтсбери не знал как нахвалиться этим добродетельным, великим, великодушным и мягкосердечным государем. Другой знаменитый британец – Генри Фильдинг – сопричислил Юлиана к сонму мудрецов, блаженствующих и безмятежно философствующих на Елисейских полях. Третий прославленный сын «туманного Альбиона» – Эдуард Гиббон – в своей фундаментальной «Истории упадка и разрушения Римской империи» также воздал должное бесчисленным, по его мнению, талантам императора-традиционалиста. В Германии великий тезка скромного автора настоящего правдивого повествования Иоганн Вольфганг фон Гете похвалялся тем, что понимает и разделяет ненависть Юлиана к христианству, а друг и единомышленник «веймарского олимпийца» – Фридрих фон Шиллер – даже намеревался сочинить драму об императоре-вероотступнике. Короче говоря, целое поколение революционеров слова и духа в преддверии революции дела, разразившейся в 1789 году во Франции и охватившей, в той или иной мере, весь тогдашний «цивилизованный мир», испытывал к Отступнику неприкрытую симпатию. И в скором времени Шатобриан обрисовал своим острым и точным пером эту духовную встречу двух аналогичных направлений. Указав на суровое испытание, которому последний представитель династии Вторых Флавиев подверг христианскую церковь, виконт обнаружил в Юлиане черты фамильного сходства с выдающимся умом, распространявшим в XVIII столетии аналогичное, исполненное издевательской насмешки, неверие (то есть, с Вольтером).