Воин-монах на престоле

После самоустранения Ветраниона и устранения Непоциана августу Констанцию II оставалось лишь избавиться от последней внутриполитической угрозы – узурпатора Магненция. Но внешнеполитическая угроза восточным границам империи оставалась по-прежнему не устраненной. По выражению одного из современников августа Констанция, размах стоявшей перед ним задачи вызывал у него головокружение. Сыну Константина I Великого, как никогда прежде стала ясна необходимость, привлечь на свою сторону и как можно крепче привязать к себе всех еще уцелевших членов собственной династии. Поэтому севаст Констанций поторопился сообщить Галлу, сводному брату Юлиана, что он, севаст, безмерно сожалеет о несчастье, постигшем в свое время отца Галла – Юлия Констанция, и как искренне он, августейший император романорум, сиречь василевс ромеон, раскаивается в своем тогдашнем непростительном бездействии. Лучше поздно, чем никогда… Сочтя, что столь проникновенным изъявлением своих чувств всецело примирился со своим молодым двоюродным братом, Констанций освободил царевича Галла от своеобразного «полуарестантского» положения, на котором до сих пор держал его при своем цареградском дворе, а 15 марта 351 года торжественно провозгласил Галла цезарем, одновременно обручив его со своей сестрой – властной августой Констанцией, так ловко обведшей вокруг пальца простодушного служаку Ветраниона. Оба императора – старший и младший – заверили друг друга в мире и дружбе, причем подкрепили взаимные словесные заверения торжественной клятвой, принесенной (надо думать – на арианском Священном Писании) в присутствии «индийца» Феофила – того самого почтенного епископа и миссионера, о котором уже шла речь на предыдущих страницах нашего правдивого повествования. После чего новоиспеченный цезарь Галл отправился в Антиохию, откуда ему надлежало впредь править римским Востоком. Естественно, Констанций предусмотрительно окружил облагодетельствованного им Галла целой свитой, а говоря по-нашему, по-современному – целым штабом, состоявшим из офицеров и чиновников, в чьей преданности и верности себе, Констанцию, он не сомневался ни на йоту.

По пути в свой новый удел, «Невесту Сирии» – Антиохию на Оронте – цезарь Галл воспользовался представившейся ему возможностью встретиться в Вифинии со своим сводным братом Юлианом. Судя по всему, встреча братьев состоялась в Никомидии. Повидавшись с Галлом и поздравив брата с новым назначением, Юлиан испросил себе у императора Констанция свободу передвижения для продолжения учебы. И по Божьей воле, благоверный император дал ему на это свое высочайшее дозволение: сын равноапостольного царя предпочитал, чтобы царевич корпел над книгами или бездельничал, а не предавался мыслям о своем высоком происхождении и, тем паче, о государственных делах.

Так Юлиан снова обрел желанную свободу. Став одновременно с освобождением весьма состоятельным человеком, ибо получил дозволение вступить в наследство своей умершей бабки. Теперь он мог бы (если б только захотел) жить истинно по-царски, вести блестящий образ жизни, подобающий отпрыску императорской фамилии. Но где, чему и у кого он мог и должен был еще учиться? Риторы больше ничему научить Юлиана не могли, принятая же в описываемое время форма преподавания философии его мало привлекала. Царевича-любомудра привлекало нечто совсем иное – та мистическая искра, которую он мимолетно удостоился узреть в Никомидии. Он уже твердо знал, что должен, во что бы то ни стало, проникнуть в тайны неоплатонической теургии, если хочет, чтобы из этой искры возгорелось пламя, воссиявшее бы перед ним истинным, подлинным Светом…

Как утверждал святой Григорий Богослов: