Воин на полставки

– Мне кажется или ты слишком суров к себе? – подперев подбородок ладошкой, заявила ему женщина. Она никогда не виляла, не давала намеков. Даже знатно подвыпившая, оставалась верна своей прямоте.

Вот и сейчас, другой рукой придерживая стопку крепкой настойки, не мигая и с доброй усмешкой на губах, наблюдала за бегающими глазами Хёна.

– Иногда что-то просто случается, – продолжила она, коротко вздохнув. – И с этим уже ничего не поделать. Вместо того чтобы винить себя во всех грехах, подумай, поможет ли это решить проблему. Не поможет. А даже если решит, – генерал хмыкнул, – то явно не в твою пользу.

Резко выдохнув, Мэйхуэй осушила стопку и, не поморщившись, вновь наполнила ее.

– А я ведь так хотел прослыть храбрецом, – наконец, произнес мечник, беря свою нетронутую стопку в руки и разглядывая ее со всех сторон, как раритетную вещицу.

– Храбрец – не тот, кто ничего не боится, Лао Хён. Храбрец – тот, кто боится очень многого, но способен подавить эти страхи в себе.

– Чего же боитесь вы, генерал?

Она недолго думала над ответом. Скорее, подбирала слова.

– Боюсь поворачивать назад. Боюсь отступать. Боюсь возвращаться к прошлому и терять дорогу в будущее. Боюсь даже помыслить о том, что однажды придется перечеркнуть все свои усилия ради того, чтобы, обернувшись, сделать шаг.

Седьмой отряд ни за что не отступит и не сделает шага назад. Только вперед. Он может идти только вперед!

Дополнительная энергетическая подпитка мстительного духа пусть и ослабляла силы способностей, зато наполняла волей и решимостью самого хозяина Соуля, что не менее важно, если не хочешь лишиться рассудка посреди поля боя.

…или хочешь?

Пусть средний Лао в состоянии был отражать количественно превышающий его натиск, но бесконечно это длиться не может. Находясь в глухой обороне, довольно трудно решиться на атаку, способную стоить тебе жизни. Одно неверное движение – чей-нибудь клинок или шальной арбалетный болт вопьется в незащищенный бок.

Тогда он отпустил боль, пожиравшую изнутри всё его естество. Боль, что неразрывной нитью связывала его с Хуа Юаналаем – душой, по большей части служащей самой себе, нежели хозяину Соуля. И ярости мстительного духа вполне хватило для того, чтобы сознание Хёна утратило связь с реальностью.

Казалось, каждая клеточка его тела напиталась всепоглощающей ненавистью, и чувства эти росли в геометрической прогрессии с каждой секундой, проведенной в состоянии слияния душ.

– А-а-а-а!!! – боль, отпустившая ненадолго изнуренное тело, охватила с новой силой. Заливая энергетические потоки бурлящим кипятком, она заставляла глаза вылезать из орбит, а зубы – стиснуться до противного скрипа.

– Хён, мальчик мой, твой Соуль и впрям довольно необычен, – задумчиво почесывая подбородок, Ли склонился над изогнутым мечом в кожаных потрескавшихся ножнах и еще раз обошел стол по кругу. – Его аура настолько черна, что глазам больно становится. А на зрение я прежде никогда не жаловался. Скажи, – перевел старик изучающий взгляд на мальчишку, стоявшего перед ним со скрещенными на груди руками и хмуро сдвинутыми бровями, – за что же ты избил своего младшего брата? Чем таким он провинился перед тобой?