ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

что во всем старом Кеше не найдется топор

что его разрубить и найти мою плоть.

Перед этими лучниками я не меньший храбрец,

я могу превратить стрел смертельных полет

в стаи нежных садовых дроздов и синиц.

Но Дал-Гаата сказала с насмешкой ему

и с улыбкой, что вечно на безгубом лице,

— Я держу сердца всех в своих сильных руках,

мои пальцы без плоти ловят каждый удар.

Твое прыгает сердце, как у танцора нога,

ты боишься, что люди вблизи все умрут,

и клинок, что убьет их, убьет и тебя,

и покроет кровь многих одно острие.

Но не собираюсь тебя я пугать;

подойди и смотри ты на тех, кто нашел

наслаждение в даре моем.

И своею рукой без перчатки она

из воздуха взяла маленький фрукт

и сжала его, остановив всех солдат, что сражались вокруг.

Они все стояли деревянные, как галерея кукол

в которых играют мальчики в детстве.

Шум бойни стих, и слышал Дургаш

биение своего сердца и больше ничто.

И вот заметил волшебник парня-солдата

без шлема со свежим разрезом от макушки до уха,

и в воздухе тот держал все еще меч свой

среди россыпи камней цвета граната,

в тот момент его ноги держали его

над землей, что будет одеждой его.

— Молю, приди, — сказала Дал-Гаата, и сделала Дургаша

настолько маленьким, что он, хотя и пораженный,

смог последовать за своим божественным спутником

в ужасную рану в ухе солдата,

и ухо сразу изменило свой вид, так что

это было не ухо уже, а коридор

который вел к двери, в которую оба вошли.

За этим порталом открывался вид

столь же прекрасный, сколь и непристойный;

парень стоял босиком на залитом светом звезд берегу,

и женщина необычайной красы вышла вперед

и его приняла в свои радостные объятия.

Влюбленные целовались без тени стыда

и, казалось, не видели, что за ними наблюдают

они стыдились не больше, чем берег иль море.

Когда Дургаш повернул свой разинутый рот,

чтоб Дал-Гаату спросить, что он видел сейчас,

он нашел, что богиня ушла, и понял тут он: она

кожу надела, чтобы стать той девой что солдата любила;

и никогда волшебник не видел ни единой души

более счастливой, чем тот мальчик, что жизнь потерял

но обрел блаженство, что вырвало его от времени,

и выразилось в поцелуе Дал-Гааты прекрасной.

И тут Дургаш почувствовал рывок за рукав

и, обернувшись, увидел мальчика, чьи жизни года

можно было счесть по пальцам одной руки.

Своими крошечными пальчиками мальчик тот

поднял что-то с пляжа, что лежал под ногами,

песчинку одну, и ее он вложил

в ладонь Дургаша, который понял в тот миг

что раскрыта загадка песочных часов;

пока носим мы плоть, мы порабощены

во времени, и поэтому бег песка