ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Я оглянулась на лестницу и увидела, что на ней стоит олениха, помахивая белым хвостом и навострив уши.

Она сделала два шага, все еще глядя на меня.

Она дернула хвостом.

Она ждала.

Я последовала за ней и поднялась по лестнице.

Когда я добралась до верха, олениха исчезла.

Теперь я стояла на вершине башни, хотя и не помнила, чтобы проходила мимо других дверей.

Посреди этого последнего этажа стояла кровать, а в зубцах башни и во множестве канделябров мягким светом горели свечи из пчелиного воска. Серебряные графины с прохладным вином блестели на стоявших рядом с кроватью столиках, отражая пламя свечей.

Звезд над головой было больше, чем я когда-либо видела, хотя ни одна из них не горела так ярко, как две звезды аметистового цвета.

Я могла бы ожидать, что сейчас появится сама Нерен, и надеюсь, не оскорблю ее, сказав, что обрадовалась, когда увидела на кровати всего лишь королеву Галлардии.

Как ты можешь себе представить — и даже не думай перебивать меня, чтобы сказать, что это был всего лишь лихорадочный сон, хотя тогда я подумала о том же, — Мирейя ждала меня в таком же раздетом виде, как и я, под открытым небом, на кровати с простынями цвета лаванды.

— Где мы находимся? — спросила я.

— Я расскажу тебе после, — ответила она.

— Не должна ли ты... не должна ли ты оплакивать короля?

— Вот так он бы оплакал меня. И я бы не хотела, чтобы было иначе. И он бы тоже. Он был редким и хорошим человеком.

И тут она встала и притянула меня к себе. Я должна сказать, что удовольствие, которое она доставила мне на той башне, сделало тот свидание на пристани в Голтее, которые было лучшим событием в моей жизни, грубым и поспешным занятием.

Как бы тебе ни хотелось, чтобы я рассказала тебе об этом подробнее, я не буду.

Просто представь это себе и знай, что твои фантазии не затрагивают даже его тени.

Позже я лежала, с удивлением обнаружив, что сон не закончился. Ночной ветерок был приятным и прохладным, а где-то внизу, в долине, ухала сова. Я спросила:

— А если серьезно, где мы, Мирейя?

— Мири.

— Мири, где я?

— В месте, которое я создала.

— Это настоящее место?

— А что ты испытываешь?

— Огромное удовольствие.

— Тогда да.

— Но настоящее ли оно?

Тогда она раздраженно зарычала, чему научилась в Галлардии. На самом деле, помимо восьми вздохов плотского наслаждения, это самый галлардийский звук, который только можно издать. В конце этого рычания она взобралась на меня, наклонилась, прижалась губами к моей шее, а затем с силой втянула в себя воздух, чтобы оставить на мне засос и упрекнуть меня в том, что я слишком много болтаю.

Некоторое время мы больше не разговаривали.

Позже, когда я перевела дух и выпила бокал холодного белого вина, она заговорила:

— Хороший маг может создать место в своем воображении. Очень хороший маг может привести туда других во сне, который больше чем сон. Великий маг может воплотить это место в жизнь, так что каждый кирпичик и плитка в нем будут материальными и имеющими вес. Я надеюсь, что когда-нибудь научусь делать это последнее. Итак, является ли эта башня, которую я воздвигла в честь Нерен, местом, на которое могут наткнуться незнакомцы, или в которое могут вторгнуться гоблины, или которое могут обложить налогами, или местом, где кто-нибудь может увидеть, как я играю с тобой, и подумать, не научить ли меня более подобающему испантийскому выражению скорби? Нет. Но не является ли она местом, где мы с тобой, разделяя сон, могли бы оказаться наедине, в наших реальных телах, вне мифа о времени, и создать общие воспоминания, которые на самом деле сохранятся дольше, чем воспоминания, созданные под сокрушительным гнетом времени? Я счастлива. Сказать. Тебе. Да.

И при каждом из этих слов она дотрагивалась пальцем до моего носа.

— Знаешь, я любила Лувейна, — сказала она.

— Да. Я думаю, что любила. Я любила свою irmana, Иносенту, хотя, думаю, это было не одно и то же.

— Нет двух одинаковых видов любви. Но все они — любовь.

Я вздохнула и сказала:

— В месте, которое ты создала, плохо только одно — я не хочу отсюда уходить.

— Ты не обязана. По крайней мере, не навсегда.

— Я не уверена, что понимаю.

— Магия не для понимания, но для того, чтобы представить и принять.

Я открыла было рот, чтобы заговорить, но она остановила меня поцелуем.

— Не говори, как.

Она лежала прямо на мне, так что мои глаза смотрели в ее миндально-ореховые.

— Я могу навещать тебя здесь, в снах, которые больше, чем просто сны, так долго, как ты пожелаешь. Это нелегко, но я рада это делать, милая Гальва.

— Зови меня Гальвича, — сказала я.

И она в шутку укусила меня настолько нежно, что я и не подумала о гоблинах.

 

50

 

Когда я проснулась, ее уже не было.

Мое тело было целым.

Слабым, измученным, слишком худым.

Но целым.

Я достала из мешочка проволочную мочалку и терла бацинет, пока часть его не заблестела. Я посмотрела в него, широко раскрыв рот, и увидела, что мои зубы стали такими же, какими они были до того, как их выбило камнями в ущелье. А еще я увидел нечто, заставившее меня покраснеть, удивиться и ахнуть одновременно.

Любовный укус на моей шее.

Это был не лихорадочный сон, jilnaedu.