ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Маг может вызвать тебя в твоем собственном обличье в мир, который он построил где-то за пределами этого мира. Я этого не понимаю. И это хорошо, потому что, если бы понимала, я была бы не в своем уме.

Выйдя из укрытия, я увидел нечто, от чего мое сердце воспарило.

Камешками, цветами и белыми веточками на каменистой земле было изображено слово.

АРВИЗ

Мы с Далгатой снова пересекли мост Рог Хароса под громкое карканье ворон, которые с удовольствием лакомились добычей. Многие из них замолкали или перестали клевать при виде моей Далгаты, которая поражала ее меньших кузин, где бы ни появлялась. Люди-падальщики уже поработали, снимая сапоги и ремни, оружие и щиты с мертвых солдат, хотя те уже порядком сгнили. Если кто-то и наблюдал за нами из укрытия, когда мы проходили через мост, я об этом не знала.

У мертвых кусачих все еще оставалась бо́льшая часть их снаряжения, потому что люди не любят к ним прикасаться. Как только исчезало последнее, что могло пригодиться от наших погибших, те, кто приходил поздно, морщили носы, забирая жизармы и арбалеты кусачих, но не их вонючую одежду и не загадочные сетчатые доспехи, которые были бы полезным материалом, если бы кто-то мог с ними работать. Те монеты, янтарь и зеленоватое серебро, что были извлечены из мешочков гоблинов, можно было бы обдать кипятком, если бы у тех, кто их брал, хватило времени развести огонь.

Итак, когда вороны были в восторге, а люди-сборщики не работали, мы тихо перешли мост, слыша только вой ветра, тот печальный звук, который издает ветер в горах.

Я не стала искать своих подруг.

У меня не было никаких убеждений относительно того, следует ли сжигать или хоронить тело, и не было возможности сделать ни то, ни другое. Я ничего не могла сделать ни для Иносенты, ни для Алисенн, ни для Нувы, кроме скорби, и я предпочла не видеть темные, исцарапанные лица тех, кого я любила, их зубы и кости, белые среди искалеченных трупов, в которые они превратились.

Но в тот день я все-таки нашла одну свою ланза-сестру и увидела ее мертвой.

Бернуз, наша повариха, умерла, стоя на четвереньках у скалы. Я поняла, что это была она только по запаху облепихового мыла в ее рюкзаке, который напомнил мне о купании в море у Эспалле, когда мы только что сошли на берег. Мне не понравилась поза, в которой она умерла, и я уложила ее так, чтобы она выглядела более спокойной, хотя это было неудобно, потому что ее конечности одеревенели. Я посмотрела ей в лицо, с которого клювы украли глаза.

Я увидела лицо смерти и постаралась не волноваться, потому что это было лицо моей новой госпожи. И все же я вспомнила Бернуз, которая постоянно что-то жевала, и то, как она улыбалась только половиной рта, что делало ее дорогой для меня, и я не могу сказать, что это меня не беспокоило. Всю жизнь ты должна изучать путь Невесты. Это достойное занятие.

Я оставила Бернуз и напомнила себе, что это было только то, чем она была сейчас, и что мертвый становится чем-то большим, чем сейчас.

Они находятся во всех временах, и ни в одном.

В основном это сработало.

Я также видела мертвых корвидов, их огромные черные крылья были тут и там, обычно рядом с большим количеством кусачих, разорванных на куски. Далгата подвела меня к одному или двум из них и на мгновение остановилась, повернув голову в сторону, рассматривая их.

— Ты и твои братья и сестры хорошо поработали здесь, ’Гата.

— Хорош, — прохрипела она, скосив на меня глаза.

— Очень хорошо.

Мы следовали за двумя армиями, северной и западной, пока не оказались на перекрестке.

— Давай ненадолго отправимся на восток, девочка, — сказала я, думая, что мы испытываем судьбу, продолжая идти по следам кусачих, к тому же там не осталось ни одной деревни. Нам нужно было найти еду и другой способ добраться до Арвиза.

На указателе, указывающем на восток, было написано то, что я принял за название какой-то горной деревушки.

— Ронсене звучит как место, где кормят незнакомцев.

Она каркнула.

— Возможно, и нет, — сказала я, — Но это единственное место, которое я здесь знаю. Это одновременно и лучший, и худший выбор.

Итак, мы отправились в Ронсене.

Но наш путь туда был недолгим — Далгата разволновался, и я подумала, что самое время свернуть с дороги. Мы поднялись на скалистые холмы и осторожно двинулись вперед, параллельно дороге на Ронсене. Мы увидели их на невозделанном поле: большой отряд кусачих, около двухсот особей, с несколькими тупыми людьми в повозке, запряженной кабанами. Рядом катились другие пустые повозки. Фуражиры собирали мясо для своего стола. Если в Ронсене кто-нибудь есть, его нужно предупредить.

Я повела Далгату наверх, за холм, который скрылся из виду, и мы помчались так тихо и так быстро, как только могли, и добрались до деревни меньше чем за час.

Это была прелестная маленькая деревушка, одна из тех, что можно найти в высокогорных районах мира, где лето столь же сладкое, сколь и короткое, а овцы, козы и сыр от них обоих используются в качестве денег.

Деревню окружали стены из сосновых бревен. Дома были каменные, а крыши — соломенные.