ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Но я могла попросить ее сделать меня ужасной для тех, кто столкнется со мной лицом к лицу.

Я знала, что это дорого мне обойдется, если не сегодня, то в конце жизни.

Такова сделка с Дал-Гаатой.

— Короткая жизнь, кровавая рука, — сказала я. — Да будет так.

Прокаркал ворон.

И я отправилась в маленькую деревушку Ронсене на склоне холма, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, который не был моим братом.

 

51

 

Было нетрудно перебраться через невысокую бревенчатую стену с помощью Далгаты и сломанной тележки, которую мы притащили и поставили на попа.

Когда мы миновали несколько рядов каменных домов, то увидели, что на площади устраивается праздник в честь Первого дня жатвеня. Там собрались дезертиры, которым прислуживали несколько пожилых людей из Ронсене.

Из домов вынесли столы, и на них стояли скромные блюда с луком и сыром, чесноком и пастернаком, немного солонины. Припасы, которые жители деревни тщательно сберегали, готовясь к тяжелым временам, теперь расходовались на потеху вооруженным иностранцам.

Пожилая женщина несла блюдо с жареным молочным поросенком, и дезертиры, как собаки, следили за приближением угощения.

Я насчитала за столом десять человек, включая двух женщин с солдатской выправкой, которые, должно быть, присоединились к остальным в их позорном бегстве с моста. Человек, который не был моим братом, сидел там рядом со своим мясистым заместителем, дом Гатаном, чьи усы по-прежнему были пышными, но теперь не были так подстрижены или навощены и выглядели как серо-коричневая щетка плохого качества.

Ни один из этих мужчин или дам не был трезв.

На столе стоял небольшой бочонок вина или эля, возможно, последний в деревне.

Я кралась по маленькой грязной площади, где пировали разбойники, держась в тени, со Ртом бури в одной руке и новым спадином в другой.

Теперь с площади доносилось печальное пение и звуки скрипки.

Я услышала мужской смех, доносившийся из дома с роговыми окнами, и, используя меч, открыла окно и заглянула внутрь. Дом был погружен в тень, и то, что происходило внутри, было не для света.

На пол бросили тюфяки из соломы, на которых лежали две дамы. А также двое грубых мужчин. Третий мужчина наблюдал за происходящим, закончив или собираясь начать, или, возможно, просто желая убедиться, что остальные четыре дамы, сидящие у стены с непроницаемыми лицами, не собираются создавать проблем. Одна из этих дам что-то ела, возможно, хлеб или сыр, но не испытывала от этого никакой радости.

Я едва не оцепенела от возмущения, от того, что увидела.

Единственное зло, которое гоблины не причинили нам, единственное бедствие, которое было под силу даже им, — и его обрушили на нас наши же соплеменники.

Именно тогда я увидела то, что вывело меня из оцепенения и заставило действовать.

Один из двух разбойников, лежавших на дамах, сложил свою одежду в кучу рядом с собой. К его поясу, лежавшему на полу, было прикреплено множество ярких лоскутов, прядей волос и безделушек. Похоже на подарки. Или услуги. Но я не думала, что эти услуги были оказаны добровольно.

Одним из них был красивый отрез ткани золотисто-голубого цвета с изображениями птиц.

В последний раз я видела такую ткань на талии Ларметт, по крайней мере, так мне показалось в тот момент.

Я решила, что это тот самый кусок ткани, который я купила на ярмарке перед отъездом и подарила сестре Сами в благодарность за ужин в домике на дереве. Правда в том, что с тех пор я начала сомневаться, что это был тот самый отрез, хотя, возможно, он был сделан теми же мастерами или в том же городе.

Но в этот момент узнавания, ложного или нет, мое тело начало двигалось бездумно.

Я вкатилась в окно, звякнув кольчугой; это невозможно было сделать незаметно.

Мне нужно было действовать быстро.

И я двигалась очень быстро.

Когда наблюдавший мужчина повернулся, чтобы посмотреть на произведенный мной шум, я ударила его по лбу умбоном щита так, что его затылок сильно ударился о каменную стену, оставив кровь. Пока он соскальзывал вниз, я подошла к матрасу и схватила за волосы того голого мужчину, на поясе которого висел отрез Ларметт. Я не хотела убивать мужчину на девушке, поэтому сбросила его с матраса и убила на камышовом полу, и его кровь брызнула на мою руку и на лицо. Последний мужчина сказал: «Эй! Подожди», когда он откатился в сторону, но едва он успел встать, я сделала выпад, взмахнула спадином и резанула по его члену, не вдоль, а поперек. Он опустил руки, пытаясь схватить отрезанный кусок, его глаза расширились от шока, и, когда он открыл рот, чтобы закричать, я вонзила меч в него снизу вверх, как я уже делала с несколькими гоблинами, и вытащила, окрасив кровью камышовый пол и свой сапог. Он упал на меня, его окровавленная рука по пути вниз задела мой щит. Одна дама у стены закричала, напуганная мной не меньше, чем своими похитителями, но дама, стоявшая рядом с ней, зажала ей рот рукой, приговаривая: «Тссс!»

Я отпихнула последнего мужчину в сторону и сказала дамам:

— Послушайте. Ведите себя спокойно и не шумите. Вы спантийки?

Трое из них кивнули.