я это к чему? объяснить: такое вдруг чувство свободы и непривязанности… Я был никем не связан, совершенным чужаком в очень чужом месте, и впереди была тоже – неясность... Я был почти счастлив.
Балканы. Не Россия, и не Западная Европа, которую я к тому моменту, после нескольких лет путешествий, немного знал. Что-то ощутимо другое.
местное население было явственно безумно. На свадьбах здесь, действительно, стреляли в воздух из калашниковых; бегали по улицам крича бессвязно и пели вместе, прижавшись покрасневшими пьяными лбами. Пили здесь вообще много, радостно и шумно, что сильно отличалось от русского, либо угрюмого, либо навязчиво-исповедального пьянства... В-общем, Юго-славия. Страна южных славян.
… и все эти хорватские и сербские бабушки в платочках были очень понятными, и так похожими на русских…
в общем, хоть поначалу дела мне до этой войны было примерно столько же, что и до разборок между Намибией и Зимбабве – со временем я не мог не подцепить балканской заразы…
отчасти, по русской традиции – ведь, раз есть в бессмысленной войне какие-то люди, считающие нас "своими", то и, естественным образом... К тому же, видеть в центре города сожженную и изгаженную православную церковь было чувствительно генетически.
но, скорей, потому, что оставшимися в хорватском Пакраце сербами были старики и немногие не решившиеся уехать семьи, жившие тихо и испуганно. Может, стоило б мне увидеть увешанного оружием убийцу-серба, все переменилось бы – но, здесь, людьми с отпечатком озверения в лицах были именно хорваты. Некоторые.
раздражало и то, что весь западный мир так глупо и пристрастно обвинял в случившемся только одну сторону… Да, во многом – и из противоречия.
где начиналась Сербская Краина, куда мне (и другим «краткосрочникам) было нельзя. Пересечь Линию можно было только с голубым паспортом ООН, которые выдавались первым волонтерам-«старожилам» в 1993-го году.
на сербской стороне работали поляки Штефан, Марчин и Бочан, тихая сорокалетняя американка Джен и юркий, панковатый Эл-Джей (
с утра они переходили через ООН-овский пост на Краину, и к вечеру возвращались. Часто с письмами. Несколько лет уже волонтеры носили через границу письма, спрятав их за подкладкой сумок - письма для разделенных семей, которые иначе могли бы писать друг другу только через Белград или Загреб – с пересылкой через Венгрию…
однажды, на хорватском посту Бочана обыскали и письма эти нашли, за что долго держали потом в полицейской станции, пугая обвинением в шпионаже –
поэтому в хорватской части города многие волонтеров недолюбливали – помогать «четникам» (и даже просто упоминать о том, что на другой стороне живут вовсе не чудовища с песьими головами) было неприлично. По городу ходили странные слухи. Самым веселым была версия, что правительства западных стран создали здесь волонтерский центр, чтобы избавиться от своих безработных – выслать из страны и придумать им какое-никакое занятие, чтоб дома не безобразили…
особенно нас недолюбливали полицейские, по сути - переодетые солдаты. По условиям перемирия, иметь в зоне прекращения огня армию было запрещено. Зато можно – полицию. И вот, из пяти тысяч населения две вдруг оказались полицейскими... От нечего делать они сидели по барам, или прогуливались, значительно покачивая оружием - берет, темные очки, камуфляж – совершенный Голливуд (в точности таких же придурков, впрочем, я видел и по сербскому телевидению).
в первый день инструктажа нам объяснили, что в некоторые бары лучше не заходить, потому что «там много полицейских». Многих это удивило. «Если дома, в Англии, мне скажут, что в каком-то баре много полиции – я буду считать, что безопасно именно там …»
. . .
единственным случаем моего участия в боевых действиях, похоже, что на сербской стороне, и безусловно проигранных, стал следующий:
ACTION:
однажды вечером, по пути домой, я решил купить сигарет в баре “