Война и мир. Balkanska verzija.

… внутри дымно, людно, пахнет разлитым пивом, и из телевизора орет спорт… несколько голов поворачиваются и пару секунд разглядывают меня («чужак в салуне», сценка из вестерна -  The Horse!). Подойдя к стойке, возле которой группка полицейских  играет в дартс, я прошу пачку «Йорка», но забрать ее не успеваю, потому что один из игроков, особо пристально меня рассматривавший,  подходит и спрашивает:

“Odakle si, volonter?”

“Iz Rusiji…”

“Iz Rusiji!!! Jebem te majku, hajd’ gubi se odavde, kurac!” – он хватает меня за шиворот, резким рывком подволакивает к дверям и выбрасывает из улицу.

пробовать вернуться за оставленными сигаретами я не стал.

. . .

в общем-то, это был единственный случай, когда, из-за своего предполагаемого православия я ощутил прямую враждебность. Обычно, это было либо совсем неважно, либо первое недоверие легко рассеивалось за несколько минут разговора.

… наверное, по технике безопасности стоило сказать, что я немец. “Aus Deutschland? Deutschland zehr gut! Etwas Schnapps, mein Freund? Bitte schon, bitte schon!” – ну уж нет.

* * *

К тому времени, когда наша группа собралась разъезжаться («кратковременные» (STV, short term volunteers) работали по месяцу), я уже точно знал, что хочу тут остаться. Надолго…

эта новая жизнь, не привязанная ни к чему, и все же, хм, не без творения какого-то, вроде, добра, мне очень подходила. Симпатичны были и местные жители, так похожие на нас, но потом, вдруг, каким-нибудь словом или жестом резко напоминавшие, что они все же– другие. Радостней и злей.

к тому же, жить и работать среди западноевропейцев мне нравилось. Хотя раньше я много путешествовал, путешествия эти были поверхностны – сейчас же впервые я оказался в иноязычной среде действительно глубоко, впервые жил и работал среди совсем других (чтобы, позже, убедиться в том, не так уж они и отличаются). Мне нравилась незнакомая еда. Нравилась свалка чужих специй на кухне, пирамидальные пакетики английского чая, привезенные кем-то до нас, и спасшие меня от тотальной югославской кофемании. Нравилось говорить и думать по-английски, увлекательным было все – от странной мимики лиц, пластики движений, непривычных звуков речи – нерусских восклицаний, не по-русски поднятых бровей и кривящихся губ - до способа мытья посуды, ну, этого - затыкая раковину… Все было волнующе интересным и новым…

… чтобы остаться, надо было из разряда «краткосрочных» добровольцев перейти в «долгосрочные» (long term). Этого-то у меня и не получилось. Отношения с двумя «ко-лидерами»– голландцем Яном и хорваткой Милитой были у меня скверными – как-то мы друг другу не понравились. Виноват в этом, скорее, я, характер у меня плохой и на любую разновидность «начальства» начинает болезненно вибрировать ...

в общем, на очередном собрании LTV я попросился в «долгосрочники» и мне было отказано. Сошлись мы на том, что я останусь еще на месяц, с новой группой STV, после чего – должен буду уехать.

на несколько дней  я остался один в непривычно обезлюдевшем доме, потом встретил новую группу, чуть важничая уже – эдаким старожилом. Сводил их к Любе. Показал красную ленту…

через месяц, явственной уже весною,  я вернулся в Россию.

* * *

трудно вспоминать то, что было двенадцать лет назад – все как-то помертвело, потускнело и стало похоже на черно-белое (как эти фото) кино с пропавшим звуком и изредка прорывающимся цветом. Многого я просто не помню.

… откинувшись в кресле перед светящимся монитором – но глядя мимо него, расфокусировавшимися во времени глазами -  на голые тополиные ветви за окном, медленно становящиеся изнанкой… кажется… еще чуть-чуть… не спугнуть бы…

пронзительный холод хорватской осенней зимы, лезущий за пазуху. Утро, мы  выходим из дома, в котором из экономии нетоплено – и идем по застывшей за ночь земле – мимо перечеркнутых выбоинами пуль стен - клубя дыханием… запах печного дыма в прозрачном воздухе… а на языке - привкус недавнего кофе

треньк-тренк-треньк! треньк-тренк-треньк!

телефонный звонок, ах ты ж же как некстати -  я встаю, тычу пальцем в кнопку чайника, и с досадой подношу к уху телефон…

* * *

хватит уже пронзительного холода и т.д.,  izvolite -   в жару.

не влезшие никуда фото:

неподалеку от Пакраца, в таком же маленьком городке Липик был до войны парк. После войны туда уже никто не заходил, и все осталось таким, как во время последней бомбежки. Такая ничья земля...

ресторанчик с дырой в крыше от попадания гранаты...

стулья, сброшенные в бассейн взрывной волной...