… вместе, мы карабкаемся на загромоздившие проход здоровенные, острые, слоистые камни, прыгаем, хватаясь руками…
и, наконец, сворачиваем к небольшой рощице, скрывающей совершенно незаметную с тропы площадку у подножья высокой, в выпуклых каменных морщинах, скалы. Стены… Посреди площадки – выложенный из камней очаг с решеткой, большая закопченная кастрюля, расстеленные войлочные покрывала и спальники… И еще – деревянный шезлонг, стоящий в непрочной тени маленького раскидистого деревца, очень удивительный здесь…
из которого нам навстречу встает парнишка чуть старше, высокий, тоже длинноволосый – и, со сразу располагающей улыбкой, негромко говорит:
. .
ночью, спустившись по скалам посидеть на берегу - при резком лунном свете - глядя на поблескивающие молоком и металлом, бьющие о чернейшие камни волны, я подумал, что море – это тоже, по своему, неплохо…
издалека, из пляжного ресторанчика на том краю бухты, доносились почти заглушенные прибоем крики и музыка.
Утром мы просыпаемся одни - ушедших ночью в город хозяев, оказавшихся белградскими студентами, все еще нет… Слив из наполненной вчера в пляжном душе бутылки последние остатки воды, мы кипятим чай на костерке из наломанных веток – и, прихватив с собой пару пустых бутылок, снова проделываем весь путь назад, по камням, пляжу, лесу, раскаленной пустоши – в город
заполненный полуголыми людьми с блестящей от крема, покрасневшей, разной степени обожженности кожей – прогуливающимися среди грохочущей из баров музыки – требовательно визжащих детей – запахов жарящегося мяса – рекламных табличек, предлагающих (по-русски) купить кусочек Черногории, и самодельных объявлений, тоже пытающихся, неумело: «Продается кучя» -
мимо сувенирных столиков и разложенных на асфальте картонок, с которых местные жители продают вино, ракию, оливковое масло… я подхожу, заинтересовавшись необычным цветом бутылочек, и продавец, доверительно наклонившись, сообщает, что
по недомыслию, мы идем дальше, по вытянутому вдоль моря променаду набережной, стиснутые толпой, цепляясь взглядом за вывески на кириллице вперемешку с латиницей, оглядываясь на звуки русской речи - и на здоровенного детину в красной майке с идиотской надписью
- но скоро нам от толкотни становится нехорошо, и мы поворачиваем назад
купить домашнего вина
и – домой.
следующие два дня были похожи - жаркие, разморенные утра (встающее из-за моря солнце пробивалось сквозь хлипкую тень и спать не получалось), валяние в гамаке, повешенном мною напротив шезлонга; днем – прогулка в бессмысленный город, за водой и чашечкой кофе
я с удовольствием проводил с ними время – и с удивившей меня скоростью из памяти стали выскакивать забытые слова и фразы, и скоро я уже с эйфорической торопливостью стал болтать, наверное, даже слишком – на всякий случай не упоминая, что научился языку в Хорватии – впрочем, по всему судя,
помимо сопутствующих лингвистических восторгов, жители пляжа были вполне приятной компанией, и я был бы не против пожить под нашей скалой еще, но Юле стало скучно слушать тарабарщину и, на третий день, мы решаем ехать…
недалеко от границы, мы сидим и ждем машину в Боснию...
но ее нет... Пару раз, тарахтя, проезжают раздолбанные югославские
не видно и людей. Только ленивые голоса двух мужчин, прячущихся от жары под навесом бензозаправки, разносятся далеко, и слышатся нам гулким бормотанием. Мы сидим на рюкзаках и смотрим на размытые жарким солнечным маревом боснийские горы...
простор и тишина, благословенные после толкучки побережья.
. . .
остановившаяся через полчаса ожидания машина с хорватскими номерами довозит нас до границы, обозначенной неказистой будкой, киоском с надписью
… забрав просунутые в окошко паспорта, мы медленно едем дальше, к боснийскому посту…
табличка на обочине:
еще один пост - минутная заминка – и, дальше, постепенно наращивая скорость
мимо щита с надписью:
Москва, апрель 1995.