Война и право после 1945 г.

В тот момент, когда Уругвай направил запрос правительству Швейцарии от лица правительства Израиля по поводу того, может ли последний немедленно приступить к процессу присоединения к конвенциям 1929 г., Израиль всего лишь несколько недель существовал в качестве независимого государства (с 14 мая 1948 г.). Швейцарский дипломатический представитель в Лондоне поинтересовался реакцией на это Великобритании и стран – членов Содружества наций[106]. К моменту открытия Стокгольмской конференции, т. е. примерно через десять дней, Египту – единственной стране, которая открыто возражала против участия Израиля – можно было сказать, что Израиль провел все надлежащие процедуры по присоединению, и правительство Швейцарии, а также МККК сочли возможным, чтобы он присутствовал на конференции в качестве наблюдателя[107]. Господин Гарднер позже рассказывал, как он пытался (безуспешно) смягчить позицию египтян, заметив, что статус наблюдателя не слишком много значит; в список наблюдателей, например, входят организации бойскаутов и девочек-скаутов. Но Израиль вовсе не был молчаливым наблюдателем, подобным этим организациям (и, если уж на то пошло, подобно советской делегации). Он выступил с вызывающе дерзкой речью (выслушанной в гробовой тишине) в защиту своей репутации и намерений в гуманитарной сфере, настаивая на том, что помощь Красного Креста пострадавшим должна оказываться в Израиле евреям точно так же, как и арабам[108]. К моменту открытия Дипломатической конференции, состоявшегося восемь месяцев спустя, отношения между Израилем и арабскими мусульманскими государствами приняли хорошо известный вид. Сирия незамедлительно поставила под вопрос правомерность присутствия Израиля. Из этого ничего не вышло, но зато много шуму вышло из заявления Израиля о том, что если мусульманские государства не откажутся от использования эмблемы Красного Полумесяца вместо принятого всеми Красного Креста (с которым, если он снова станет единственным, универсальным символом, Израиль, со своей стороны, охотно готов согласиться), то Израиль будет вынужден просить разрешить ему использовать Красную Звезду Давида. Вопрос немедленно принял политическую окраску. Впервые на столь высоких форумах Красного Креста высокая международная политика пустила под откос гуманитарные соображения (пусть и лишь на короткое время). Споры по этому поводу были долгими и накаленными, а накал страстей – огромным. При первом голосовании Израиль потерпел поражение при 21 голосе «против», 10 «за», 8 воздержавшихся и 19 отсутствующих. Поскольку голосование было поименным, последовало столь интенсивное политическое лоббирование, что высокопоставленный представитель австралийской делегации заявил, что оно стало настоящей помехой работе. Удалось достичь соглашения о том, что голосование будет тайным. Так и было сделано, в результате чего Израиль, к его досаде, снова потерпел поражение, на этот раз 22 голосами против 21[109].

Дипломатическая конференция: что произошло и чего не произошло

Конечно, определяющими для конференции были главным образом три фактора: составленные заранее тексты, вошедшие в повестку дня, соотношение сил делегаций государств, на ней присутствующих, и инструкции, полученные ими от своих правительств (необходимо помнить, что эксперты МККК принимали участие в конференции только как «наблюдатели»). То, что происходило на конференции, отнюдь не было равнообъемным тому, что получилось на выходе. Славные плоды ее работы – четыре новые конвенции – анализируются в следующем разделе. Здесь же я напомню о плодах, которые увяли, не успев даже зацвести. Для тех, кто интересуется историей, политикой и международными отношениями в первую очередь или наряду с правом и правоприменительной практикой, то, что не вошло в конвенции, может оказаться по меньшей мере столь же важным, как и то, что в них вошло.

Степень, до которой поведение делегаций на переговорах определялось контролем из их столиц, часто становилась предметом обсуждений. Очевидно, что для стороны, заинтересованной в сделке или компромиссе, важно знать, способна ли другая сторона выполнить свои обязательства. Давали ли полученные ею инструкции достаточные полномочия, чтобы налагать обязательства на пославшее ее государство? По какому числу вопросов ей нужно было получать дополнительные инструкции из центра? Идет ли речь о фиксированной политике государства или соображения, связанные с перипетиями внутренней политики, могут поменять его позицию? Великобритания и США полагали, что Франция – это как раз последний случай, и подтверждением этого служил тот факт, что номинальный глава французской делегации Робер Бетоло (Robert Betolaud) был не профессиональным дипломатом или юристом, а министром по делам бывших военнослужащих и жертв войны, по роду занятий вовлеченным в одну из сложнейших сфер французской послевоенной политики.