Война хаоса

– Между прочим, не все женщины согласились на лекарство. Есть и такие – и их немало, – кто хочет ждать, пока я найду им лекарство получше. И я найду! Клянусь, найду!

– Я верю, что найдешь, – кивнула я. – Но насколько быстро?

На физиономии у нее появилось выражение… настолько необычное, что успело пройти несколько секунд, прежде чем я его распознала.

Лицо почти побежденного человека.

– Ты так тяжело болеешь, – сказала она, – сидишь в этой комнатенке, как в западне, и даже не догадываешься, какой ты герой там, снаружи.

– Никакой я не герой, – возразила я (сильно удивившись, надо признать).

– Я тебя умоляю, Виола. Ты вышла против спакла и победила. Ты – все, чем они сами хотят быть. Идеальный символ для всеобщего будущего, – она неловко поежилась. – В отличие от тех, кто остался в прошлом.

– Вот уж не думаю, что это правда…

– Ты ушла туда девчонкой, а вернулась женщиной. Меня по пятьсот раз на дню спрашивают, как там Миротворица.

Только тогда до меня дошло, насколько важные вещи она говорит.

– Если я приму лекарство, ты думаешь, моему примеру тут же последуют остальные?

Мистрис Койл промолчала.

– И тогда его победа будет окончательной, – закончила я. – Вот о чем ты думаешь.

Она продолжала молчать, уставившись в пол. Но когда она, наконец, заговорила, слова оказались полной неожиданностью.

– Я скучаю по океану. Я могла бы сесть на быстрого коня и уехать прямо сейчас. И уже к закату быть там. Я не видала его с тех самых пор, как провалилась та затея, с рыбацкой деревней. Перебралась тогда в Убежище и ни разу не оглядывалась назад, – я еще никогда не слышала у нее такого тихого голоса. – Думала, что жизнь моя кончена. И что в Убежище хотя бы есть за что сражаться.

– И тебе до сих пор есть за что сражаться.

– Я думаю, меня, возможно, и правда победили, Виола…

– Но…

– Нет, моя девочка. Мне уже случалось в прошлом терять власть – я знаю, на что это похоже. Но я всегда знала, что она вернется, – она повернулась ко мне: взгляд был печален, но в остальных отношениях нечитаем. – Но ты-то не проиграла, моя девочка, правда? Пока еще нет.

Она кивнула, как бы своим мыслям… потом еще раз кивнула и встала.

– Куда ты? – крикнула я в удаляющуюся спину.

Но она вышла и даже не оглянулась.

[ТОДД]

Я вынул книгу ма.

– Хочу прочитать самый конец.

Мэр поднял глаза от своих докладов.

– Конец?

– Хочу узнать, што с ней случилось. Ее собственными словами.

Мэр откинулся на спинку стула.

– И ты думаешь, я боюсь этого? Что ты все узнаешь?

– А ты боишься? – я не выпустил его взгляд.

– Только того, что это может тебя расстроить, Тодд.

– Меня расстроить?

– Это были жуткие времена, – сказал он, помолчав. – И ни в одной версии событий – ни в моей, ни в маминой, ни в Беновой – счастливого конца нет.

Я продолжал сверлить его взглядом.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Открывай конец.

Еще пару секунд я неотрывно смотрел на него, потом открыл книгу ма и пролистал до самой последней записи. Сердце попыталось пропустить удар – от страха перед тем, што я там найду. Привычные бессмысленные каракули, разбегающиеся, как каменистая осыпь со склона (хотя некоторые из них я узнавал уже куда увереннее, што есть, то есть). Я твердо направил взгляд на самый конец, на последние несколько абзацев… на последние слова, которые она мне написала в своей жизни…

И вдруг – я еще даже был не готов…

Эта война, мой милый сынок…

(вот оно!)

НЕНАВИЖУ эту войну, мой Тодд, за то, как она угрожает твоему будущему, она и без того была достаточно ужасна, пока мы только воевали со спаклами, но теперь уже начались раздоры между Дэвидом Прентиссом, командующим нашей маленькой местной армией, и Джессикой Элизабет, мэром, которая собрала на своей стороне всех женщин и многих мужчин, в том числе Бена и Киллиана, насчет того, как надобно вести эту войну.

– Ты сеял раздоры в городе, – сказал я.

– Как видишь, не я один, – вздохнул он.

У меня от этого сердце болит, Тодд, от того, как нас поделило на два лагеря, мы еще даже мир заключить не успели, а уже раздоры, как, интересно, это может стать для нас Новым светом, когда мы сами притащили в него все наши старые распри?

Мэр дышал легко, он явно напрягался и вполовину не так, как раньше.

(и тихий гул тоже на месте…)

(это он связывал нас воедино…)