Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Нортамптон изъяснялся на простом английском, который хорошо понимали обе партии. Несмотря на неизбежные случаи грабежа и разрушения, намеренный угон лошадей и скота, кражу овец и неуплату за постой, обе стороны понимали, что они не могут разорить страну, не уничтожив себя. Они могли брать излишки, но не то, что необходимо для поддержания жизни людей. Если они хотели, чтобы налоги платились и взносы собирались, то нужно было, чтобы зерно было посеяно и урожай собран, чтобы свиньи жирели, ягнята росли и рынки работали. Обе партии постоянно издавали приказы об укреплении дисциплины в войсках, о том, что нельзя уничтожать посевы, портить пахотную землю и плодовые деревья. Обе стороны делали все, что могли, чтобы жизнь в стране продолжалась. В этом им очень помогала твердость, опыт и здравый смысл мировых судей и приходских властей.

Обычный мировой судья не представлял собой ничего особенного. Более того, можно было сказать много плохого о каком-нибудь сельском эсквайре Роберте Шеллоу или о городском судье Оверду, но за спиной этих обыкновенных людей была долгая традиция поведения в непредвиденных обстоятельствах. Они знали, что делать, если погиб урожай, случился падеж скота, пожар уничтожил амбары или наводнением смыло дома со своих мест. Их естественной задачей было помогать людям в нужде и не допускать беспорядков, чтобы пульс страны бился ритмично. Взаимодействуя с той или иной стороной, с обеими сразу или ни с одной из них, они следили, чтобы тяготы войны не становились нестерпимыми и каркас законности и порядка не разрушался.

Парламент, в распоряжении которого были порты королевства и ресурсы Лондона, находился в лучшем положении, чем король. Карл стремился компенсировать это, перекрывая трафик между Лондоном и остальной страной, перенаправляя поток котсуолдской шерсти и запрещая находившимся под его контролем регионам торговать с лондонцами. Все это удавалось ему далеко не полностью. Обычно перевозчики ездили между Лондоном и Оксфордом через Хай-Уиком, и большинству приходилось получать два разрешения на проезд: от Оксфорда в Уиком от имени короля и от Лондона в Уиком от парламента. Являвшийся пунктом выдачи этих разрешений Уиком переживал период небывалого процветания.

Парламент, лучше обеспеченный деньгами, помимо этого лучше снабжался оружием, чем король, который начал войну с потери своих главных арсеналов и складов. Основной регион по производству железа, Суссекс, находился в руках парламента, и на него же работали кузнецы-оружейники Хаунслоу. У короля был Форест-оф-Дин, где сэр Джон Уинтер отливал для него пушки. У него были свинцовые рудники Уэльса и литейные цеха в Стаффордшире и Шропшире, но он не смог удержать Бирмингем – главную кузницу по производству мечей, снабжавшую армию парламента. Вместе с тем в руках Карла оставалось олово Корнуолла, и, благодаря изобретательности сэра Николаса Сленнинга и губернатора Джерси Джорджа Картрета, оно регулярно продавалось в Нормандию и Бретань, а вырученные средства шли на оружие. Уголь Ньюкасла, на доходы от которого Карл тоже очень рассчитывал, не приносил денег из-за морской блокады.

Решение о поддержке той или другой стороны больше не было уделом меньшинства. Теперь вся страна оказалась вовлеченной в конфликт. Большинству людей необходимость принять чью-то сторону несла нежелательное беспокойство, которого они с радостью избежали бы. Почти нигде не возникало спонтанного политического оживления. Люди, приехавшие из Бакингемшира, чтобы поддержать Джона Хэмпдена после попытки ареста пяти членов парламента, в большинстве своем соглашались с политикой, которую он отстаивал, но, прежде всего, они выступали просто за Джона Хэмпдена – своего выдающегося земляка, влиятельного и любимого. Кентские податели петиции за «Общую молитву», несомненно, выступали за короля против парламента, но их горячность и численность определялись прежде всего естественным нежеланием, чтобы жителям Кента диктовал свои условия какой-то парламент, состоявший из чужаков из других графств Англии. Точно так же, когда корнуолльские войска решили встать на сторону короля, возглавлявшие их дворяне были убежденными роялистами, но их солдаты были прежде всего и более всего корнуолльцами, полными решимости продемонстрировать свою доблесть и постоять за честь своего графства. Роялистов из других мест они не любили и презирали не намного меньше, чем врага, с которым шли воевать. В первые дни войны лучшими солдатами показали себя те, кого воодушевляла гордость за свой край, сыновья йоменов, желавшие прославить свои родные места, или арендаторы, считавшие себя обязанными или просто бесконечно преданные древним фамилиям своих лендлордов. Такое феодальное влияние сильно сказывалось с обеих сторон. Роялистов вроде Генри Гастингса в Лестершире и Бевила Гренвилла в Корнуолле можно сравнить с такими сторонниками парламента, как Ферфаксы в Йоркшире, Ральф Эштон в Ланкашире и Бреретон в Чешире.