Даже на слабой северной стороне защитники встретили нападавших смертельным огнем, и, похоже, только личное присутствие Руперта удержало солдат от бегства. Наконец полковнику Вашингтону удалось пробить брешь и расчистить путь кавалерии. Теперь роялисты оказались внутри внешних укреплений с северной стороны. Внутренняя линия обороны, которую еще предстояло взять, представляла собой частично реку Фром, частично – старую городскую стену. За ней стояла крепость, где располагалась штаб-квартира Файнса. На этой более короткой линии защитники города дрались с удвоенной силой, и Руперт отправил Морицу сообщение, что они пробили внешнюю линию и теперь ему нужно 1000 корнуолльских пехотинцев, чтобы обеспечить себе победу. Но с южной стороны героические усилия Западной армии не имели успеха, а потери были ужасающими. Морицу неоткуда было взять 1000 человек, и он привел с собой только 500. К тому времени люди Руперта оттеснили защитников города за реку Фром. Файнс запросил прекращения огня и переговоров. У него не хватало боеприпасов защищать крепость, а жители не соглашались продолжать сопротивление, из-за которого город мог сильно пострадать. Той же ночью Файнс подписал условия сдачи. Оставив победителю боеприпасы, оружие и 60 пушек, он вышел из города во главе своего удрученного гарнизона. «Где ваш царь Иисус?» – насмешливо кричали им вслед кавалеры, копируя пуританских проповедников, гнусаво поющих: «Где ты был, о Господь, и где ты сейчас?» Солдаты из Оксфорда, помня, как плохо с ними обошлись люди парламента во время сдачи Рединга, оставили строй и кинулись грабить побежденных, пока Руперт, разгневанный таким нарушением дисциплины, не отогнал их прочь.
Бристоль дорого обошелся роялистам. При штурме они понесли тяжелые потери на северной стороне, где командовал Руперт, но еще тяжелее они были на южной стороне, где корнуолльцы несколько часов находились под прямым огнем защитников города, тщетно пытаясь забраться на стену. Но заметно поредели не только ряды корнуолльцев, – несколько наиболее выдающихся из их офицеров были убиты или ранены без надежды на восстановление. В войне, где так много зависело от характера и влияния местных лидеров, потеря таких людей могла иметь катастрофические последствия. Не далее как в начале февраля корнуолльцы потеряли Сидни Годолфина, убитого в Чагфорде случайной пулей. В Лэнсдауне погиб незаменимый Гренвилл. При штурме Бристоля сэр Николас Сленнинг и его друг Джон Треванион были смертельно ранены. Место Сленнинга как организатора поставок для короля с западной части страны займет сэр Френсис Бассет, а другие мужественные джентльмены будут храбро сражаться за него, но никогда больше у корнуолльцев не будет такой команды лидеров, как та, которая руководила ими в эти первые героические месяцы.
Взятие Бристоля вызвало всплеск недовольства среди главных королевских командиров. Пожилой, медлительный и величавый Херефорд чувствовал себя оскорбленным двумя принцами. Эти братья, оба профессиональные военные, не имели ни времени, ни желания принимать во внимание его переживания, и он жаловался, что они проводят операции по-своему, совершенно не считаясь с ним. После взятия Бристоля он восстановил свой попранный авторитет тем, что немедленно и ни с кем не советуясь назначил губернатором Бристоля Ральфа Хоптона. Но принц Руперт уже написал королю с просьбой оказать эту честь ему. На этот раз Карлу, который знал о возникшей между его командующими напряженности, удалось принять тактичное решение. Заверив Херефорда, что больше не может обходиться без такого мудрого советника, он отозвал его в Оксфорд. Хоптон на правах заместителя Руперта остался фактическим губернатором Бристоля, а Мориц стал командующим Западной армии.
Король, которого распирала фамильная гордость за доблесть своего племянника, приехал в Бристоль, где жители, меньше месяца назад приветствовавшие Уоллера, встретили его праздничными кострами и возгласами одобрения. Предпочтения в их городе разделились, но в целом они были скорее в пользу короля, чем парламента. Два их представителя в парламенте, оба крупные оптовики с огромными состояниями и влиянием, были изгнаны из палаты – мера, которую Пим едва ли допустил бы, если бы не сомневался в их лояльности своей партии.