#война#мир#секс

— Самшит растёт очень медленно, — продолжила я, — всего один миллиметр в год. В начале рощи, как ты видел, он уничтожен полностью, так как на момент появления огнёвки там деревья были поражены грибком, листьев было мало, и огнёвка сожрала даже кору. Мне сказали, что там только вырубать и вычищать валежник осталось. Тем деревьям было около тысячи лет. Их даже называют аборигенными, представителями колхидских лесов…

— В грибке тоже я виноват? — спросил Иван.

— Нет. С ним боролись работники национального парка, но неудачно.

— Ясно. А опрыскать эту дрянь паутинистую ничем нельзя? — хмурясь, спросил Красницкий. — Когда на розах у нас в саду появлялись паразиты, мама и дед заставляли меня опрыскивать их медным купоросом. Было эффективно.

От изумления у меня брови взлетели на лоб.

— О, ты даже что-то умеешь делать руками?!

— А что, по-твоему, я с золотой ложкой во рту родился?

— Очень похоже.

Иван усмехнулся.

— Не родился. К твоему сведению, я и кирпичи класть умею, и бетон мешать, и картошку копать…

— И полы мыть? — не поверила я.

— С моей мамой попробуй не помой, — хмыкнул он. — Истерика и вынос мозга гарантированы.

От неожиданности мне в лоб чуть не заехала ветка пихты, Иван вовремя поймал её прямо передо мной.

— Осторожнее!

— Погоди, — я ткнула в него пальцем. — Или твоя мама следовала особым принципам воспитания, извини, конечно; или ты вырос, как все. В обычных условиях. Но это маловероятно.

— Да ты капитан-очевидность! Да, моё детство мало чем отличалось от тысяч других: хрущовка, футбол и мать-одиночка, — буркнул он.

И тем самым вызывал в моей голове триллионы самых невероятных версий о том, как он стал миллиардером, и ни одной без налёта уголовщины. Всё-таки, здравствуй, Мориарти? Преступные связи, махинации, отмывка денег мафии? Наркобизнес, как в сериале «Власть в ночном городе»? Да что угодно! Зато понятно, какого чёрта я так волнуюсь! Интуиция сигнализирует, и это вовсе не шутки.

В моих висках застучало, словно кто-то выпустил в кровь полный шприц адреналина. И я почувствовала себя так, как будто стою перед открытым люком из самолёта, в лицо мне бьёт ветер, а я не знаю, есть ли парашют за спиной, или рюкзак пуст. Только придётся прыгнуть.

Я смяла в пальцах завалявшийся в кармане жилета чек.

А Красницкий как ни в чём не бывало добавил:

— Но про моё детство не интересно. Мы здесь не для этого. Итак, почему не опрыскивают рощу?

Да-да, точно, речь о роще… И взгляд у него многослойный, как нейросеть для дипфейков, о которой рассказывал Яндекс. Я ответила:

— Сотрудники национального парка и волонтёры опрыскивали чем было, не помогло. На закупку спецсредств в Италии не хватило бюджета. Министерство дополнительно ничего не выделило, ты делегацию с просьбой о помощи послал в сад…

Иван сглотнул. Взглянул на меня. На этот раз очень колюче. Да, я знаю, никому не нравится быть виноватым, вот только что он будет делать дальше? Меня ужасно раздражала парадоксальность ситуации.

Красницкий поджал губы и сказал:

— Выделю. Сколько нужно?

— Во-первых, я не знаю. Во-вторых, прошёл не один месяц, и теперь слишком большая территория поражена: несколько десятков гектар. И по закону никто не имеет права её опрыскивать.

— Почему? Что за дурацкие законы?!

Он остановился, возмущённый. Я тоже. Я достала пульт и вернула дрон на землю. Всё равно сейчас не получится ничего снять. И я уже толком не понимаю, зачем снимать. Дразнить быка красным платком?

Дорожка была узкой. Справа скалистый утёс, слева за железными, выкрашенными в буро-красный цвет перилами — живописный обрыв. Парок вырывался из наших ртов. Красницкий стоял слишком близко. Моё сердце забилось учащенней, но я старалась никак это не показать.

— Есть какие-то нормативно-правовые акты, запрещающие применять химикаты на курортных территориях. Сочи — это курорт.

— Спасибо, разъяснила, — скривился он, будто решил, что специально издеваюсь над ним.

Я сглотнула, и показала пальцем на труднодоступные участки по ту сторону провала.

— Вон живой самшит. И дальше по тому склону ущелья.

Иван живо обернулся, словно ему на самом деле было это важно. Всмотрелся в тёмно-зелёные, глянцевые островки и кущи, почти не тронутые паутиной, так усердно, что даже вытянулся по-над пропастью, рискуя перевернуться. Потом перевёл взгляд на меня с внезапной радостью, но проскользнул за плечо и заорал, вовсе не как уравновешенный бизнесмен, а как пацан с соседнего двора, тыкая туда пальцем:

— Рита! И вот, смотри! Живой! Мелкий такой, но живой! Я же чувствую, пахнет! Снова пахнет, как на море, как в детстве! Чёрт меня подери, это был самшит! Всегда был самшит, Рита!

— Ну да… — оторопело отозвалась я.

Красницкий схватил меня за предплечья, чуть встряхнул и, совершенно искренне улыбаясь, повторил уже не так громко:

— Всегда был самшит, понимаешь?! А я и не знал… Я думал, это просто море так пахнет! Ты можешь такое себе представить, а? Рита!

Я моргнула и пробормотала растерянно:

— Наверное.

— Живой, — улыбнулся Иван.