#война#мир#секс

Река под ногами шумела. Камни осыпались, знаменуя передвижения Ивана. Вспорхнула мелкая птица, и всё затихло, кроме гула воды.

Я замерла. Тишина.

— Вань… — осторожно позвала я.

Не откликается.

Боже!

Я тщетно пыталась высмотреть скалолаза в синей куртке и чуть с ума не сошла, не зная, что делать: бежать за помощью, кричать или ждать, надеясь? Сколько я ни выглядывала, синего пятна или светлую голову разглядеть не смогла на на берегу, на дне пропасти, ни за внушительными валунами, громоздящимися над рекой, тоже.

Куда он исчез?! Я же так поседею…

И вдруг из-за проклятых папоротников поднялся прямо к моему лицу дрон. Я уставилась на него с раскрытым ртом, как снежный человек на летающую тарелку. Дрон полетел по дорожке обратно — туда, откуда мы пришли. Я, как завороженная, пошла за ним и, свернув по бетонной лестнице, заметила синюю фигурку у самого рукава реки. Красницкий помахал мне рукой.

— Иван! — крикнула я, отчаянно обрадовавшись, и замахала в ответ.

Как он туда спустился?! Зачем?!

Иван, как бы приглашая, мотнул головой в сторону водопада, у которого мы встретились, а потом перескочил с валуна на валун и пошёл вдоль реки.

У него просто не получается подняться обратно по скале! — догадалась я и побежала по дорожке.

Дрон жужжал, как ожиревшая стрекоза, рядом. Я следила за синей курткой, почему-то продолжая волноваться, словно Красницкий мог угодить в реку, свернуть себе шею или ещё что угодно. Он же шёл напролом, перепрыгивал, бежал, рискуя на каждом шагу, будто глупый мальчишка в погоне за адреналином. Потом берег реки скрылся под величественным утёсом, поросшим мхом, дрон поднялся высоко, прочертил вектором направление в небе и исчез. Я помчалась к водопаду.

Когда я оказалась у ступеней последней лестницы, Иван уже стоял у заводи, небрежно помахивая моим рюкзаком. Позёр!

Я подбежала, Иван протянул мне пропажу.

— Вуаля.

— Спасибо! — выдохнула я, не понимая, как он может быть одновременно таким привлекательным и настолько же отталкивающим: хочется поцеловать его и заехать камнем в лоб. Или это мне так везёт на реакции? Аллергия? Люблю же я орехи, а потом задыхаюсь от них. Того и гляди, пятнами пойду…

Красницкий с усмешкой раскланялся передо мной, как мушкетёр.

— Не за что. Но в следующий раз перед тем, как пинаться мешками над пропастью, вынимай ценные вещи.

— Почему ты пошёл по реке? Ты не смог подняться? — спросила я, пытаясь отдышаться.

— А ты волновалась? — ответил он с хитрецой в глазах.

— Вот ещё! — соврала я.

— Волновалась, я вижу, — хохотнул он. — И это хорошо!

— Ах так?! Ты специально заставил меня понервничать? Тогда зачем нужно было так нестись по скользким камням?! Взрослый же мужик, должен понимать, что горы не игрушка!

— Если я рискую, то делаю это взвешенно.

— Не всегда, — ответила я, заметив, что у него по щиколотки намокли джинсы, и в кроссовках хлюпает вода.

Но Красницкий подумал про другое. Глянув на седые коконы на ветвях самшита рядом, он признал:

— Да, бываю и просто дураком. Что будем делать с рощей?

— Об этом потом. Пойдём скорее, тебе надо переодеться, а то простудишься!

Иван склонил голову и засунул руки в карманы.

— Тебя это разве волнует?

— Слушай, — рассердилась я, — гуманизм не бывает выборочным! Ты тоже человек: две ноги, две руки, голова и, надеюсь, где-то там внутри всё-таки есть сердце! Поэтому да, волнует.

— Тогда идём, — сказал он.

Я поторопилась по короткой тропинке Малого круга, чтобы срезать всё что можно, думая только о ногах Красницкого и сырости горного леса. Через дюжину метров Иван обогнал меня и встал, перегородив дорогу и уставившись серыми, как зимнее море, глазами.

— И, кстати, чтоб ты знала: у меня есть сердце.

— Это хорошо… Значит, проблемы только с воспитанием — извиняться тебя мама не научила, зато умеешь травить тлю.

— Ну извини.

— И это всё? — спросила я, раздражаясь.

Иван снова понял как-то по-своему, мотнул головой вокруг себя, показывая на погибший самшит.

— Не всё. Я сказал, что займусь этим вопросом, значит, займусь. И хочу, чтобы ты знала: каждый, кто реально виноват в распространении этой заразы, будет наказан.

— Лучше самшит спасти, чем головы рубить!

— Одно другому не мешает. Главное, что я решу. В нашей стране всегда царь хороший, бояре плохие, даже если царь — Иван Грозный.

Угу, снова он со своим самомнением, тоже Иван, кстати. Я скользнула взглядом на его мокрые кроссовки.

— Ладно, не лето, тебе надо переобуться в сухое, а лучше попарить ноги.

— Да к чёрту сухое! — сказал Красницкий. — Дослушай меня! Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но мне реально не всё равно! Об этом, — он ткнул пальцем в сухой самшит, — я не догадывался. Я считал, что ты обвиняешь меня в вырубке рощи, которой я никогда не занимался. Оттого и недопонимание…

— Но ты никого и не хотел слушать.

— Да, не хотел. Потому что за день ко мне приходит с полсотни просящих и в пять раз больше писем с просьбами. И да, приходится сортировать, потому иногда выходят накладки со всей этой чёртовой благотворительностью. Половина просящих — мошенники или лентяи.

— Откуда тебе знать?

— А вот представь, знаю! Проверял!

— Вот как…