Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг.

Кто-то верил в чудеса внешней политики. Кто-то просто хотел верить. Кто-то не верил, но протестовать не осмеливался, так как надеялся, что другие были лучше осведомлены. Риксдаг не имел ни малейшего представления о ситуации в Финляндии: ему было ни холодно ни жарко от того, что там происходило.

Весной 1741 г. Финляндию пытались привести в состояние боевой готовности. Из-за распутицы процесс сосредоточения войск сдвинулся примерно на месяц. Губернаторы и мелкие чиновники считали, что из всего этого все равно ничего не выйдет. Высказывались опасения, что в дороге солдатам будет нечего есть, хотя Матушка Свеа отправляла им сухари.

Крестьяне жаловались в риксдаг на голод, дошедший до Эстерботтена, и умоляли хотя бы снизить ввозную пошлину на зерно. Некоторые финские отряды даже в ус не дули. «Промедление наталкивало народ на разного рода размышления»[65].

Пропаганда, развязанная после убийства Синклера, трезвонила о торговых ограничениях в отношениях с Курляндией, о благополучии и безопасности шведских подданных, о том, что Россия не соблюдает условия Ништадтского мирного договора. Даже в Финляндии распространялись всяческие небылицы.

«Российский двор вмешивался во внутренние дела Шведской империи», «Разрывая договоренности и мирные союзы, преступая законы природы и нарушая права народов, он совершает бесчисленные зверские преступления, о которых вскоре станет известно всему миру, и виновные будут наказаны по чести и справедливости».

Левенгаупт, Бенцелиус и другие мечтали возвратить Швеции Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию и Карелию, как в свое время было предусмотрено Столбовским миром. В случае военного успеха новую границу можно было бы провести от Онежского озера до Белого моря. Утверждалось, что риска нет, потому что даже в случае поражения потеря Финляндии еще не станет концом света. «Великие державы не позволят Швеции исчезнуть с карты Европы, чтобы сохранить равновесие», – заявил секретный агент полковник Лагеркранц[66].

Война подобна выжиганию леса в дождливое лето – сам по себе лес не загорится. Для костра из свежих, влажных, смолистых стволов и пней нужны были огниво, солома и ветошь. «Колпаки», «шляпы», дворцовая партия, голштинская партия, французы, англичане и русские денно и нощно совещались в Стокгольме, деньгами смазывая шестерни войны и мира. За период 1738–1741 гг. было достаточно много шума, суеты, вскриков, острот ораторов и тайных заговоров. В итоге вердикт о войне был принят за один вечер[67].

Сессия риксдага завершалась, следующий созыв ожидался не скоро и, возможно, при другом соотношении сил. Так что надо было срочно объявлять о начале войны. Мнения в рикс-роде, выполнявшем функции правительства, разделились на «за» и «против», но Секретнейший комитет и Секретный комитет подливали масла в огонь. Свой вклад внесли сословные представители. Дворянство кричало «ура», буржуазия аплодировала. Духовенство воздерживалось.

Крестьянство согласилось, так как отказаться не удалось. Оно в глуповатой надежде просило о невозможном: пусть армия не требует у нас провианта (тогда у кого?).

Угнетатели и угнетаемые считали, что они в одной лодке, кто-то как рулевой, кто-то как балласт. В итоге споры шли не о войне и мире, а о конкретных датах. Так выступаем сейчас или тотчас? В конце концов, пришли к единому мнению. Что сделано, то сделано[68].

У риксдага было факсимиле Фредрика I, который тем не менее все еще обладал властью. Война без короля как флагшток без флага. Фредрик был душой компании и не таким уж глупым. С возрастом любовь к наслаждениям затмила его честолюбие[69].

Прозвище «старый Пан» указывало на его слабость к женщинам. «Шляпы» обещали включить внебрачных детей Фредрика I в королевскую династию. Их мать, Хедвига Таубе, дочь адмирала, была благородного происхождения. Ее выслали из Стокгольма на некоторое время в связи с общественным недовольством, но теперь обиду удалось загладить. Умирающую королеву Ульрику Элеонору это не волновало. Фредрик I со словами «пусть народ решает» отдал на заседании государственного совета – риксрода – решающий голос за войну. В действительности ответственность нес Секретный комитет. На заседание, организованное в последнюю минуту, было дополнительно приглашено 25 крестьян.

Тридцать пять лет назад в битве при Рамильи[70] Фредрик I командовал левым флангом герцога Мальборо, теперь он хотел наконец стать главнокомандующим. Но «шляпы» вежливо отказали, ссылаясь на его незаменимость и преклонный возраст. Их очевидный выбор пал на Карла Эмиля Левенгаупта. Тот честно признался, что ему неудобно занимать место опытных генералов. Но от судьбы не уйдешь. Левенгаупт не был закален военными походами, но дважды избирался лантмаршалом риксдага. В будущем Карл Эмиль мог бы стать Карлом XIII.

Он, как никто другой, осознавал ожидания, цели, слабые и сильные стороны, риски и возможности. Когда Фредрик I поинтересовался планом действий, Левенгаупт ничего не предоставил, а, указав пальцем на голову, сказал: «Он у меня здесь»[71].