Война (СИ)

Огонь потихоньку загасал, дров не было, становилось темно. Мужчины не вернулись. Отец не очнулся. Овету охватил страх. Все было напрасно.

Внезапно почувствовав на себе взгляд, она резко повернулась. На нее смотрел юноша-пленник. Больные измученные глаза излучали тревожное ожидание. Увидев ее отчаянное лицо, он издал радостный вздох облегчения. В глазах мелькнуло торжество.

Ярость и злость придали девушке сил. Она встала и прошлась вокруг. Да, дров не было около костра, но вокруг лежало достаточно щепок и веток, а возле озера даже палок. Она насобирала не одну охапку, поднося все новое и новое топливо для своего костра, намеренно обходя затухающий костер пленного подальше. Насыпала в торбы лошадей оставленного тут же для них овса. И даже ласково погладила гриву обиженной Версы.

Она сделала еще один отвар, добавив туда несколько капель того пузырька, что дали ей лекари напоследок. Надежда не покидала ее. Если бы отец был мертв, следы разложения коснулись бы его. Он был холоден, да, мышцы окоченели, но не разложение, запаха тления не было и в помине. За последние дни она видела достаточно мертвых, чтобы быть уверенной — отец был жив.

И Овета продолжала, все вливая и вливая в рот отца приготовленный отвар. Отросшая на лице отца щетина мешала. В карете были бритвенные принадлежности, но Овета совершенно не знала, как ими пользоваться, приходилось бороться, ждать и надеяться.

Не забывая про огонь, она уснула, просто упав рядом с отцом. И проснулась от еле слышимого вздоха. Вздоха отца. Она вскочила. Засмеялась. Заплакала. Опять засмеялась. Подбежала к пленнику, тормоша и крича:

— Жив, он жив. Ты так и знай, он жив. Я победила, не ты.

Не обращая внимания на полный отчаянной ненависти взгляд, бросилась обратно. В костер полетели последние приготовленные ветки, в маленькой кастрюльке опять забурлил отвар. С удвоенной силой Овета принялась за дело.

Она не знала, что там снаружи, не знала, ночь сейчас или день. Однажды прошла гроза, она слышала раскаты грома, но они прозвучали глухо, вдали. Вся жизнь её сосредоточилась на костре и отце и лишь изредка обмен взглядами с пленником. Полный радости её, и ненавистный и яростный его.

В поисках дров она начала обходить боковые туннели. Осторожно, с опаской, привязав себя веревкой к карете и неторопливо разматывая её, углубляясь в неизвестность. Она уж и не помнила, в связи с чем всплыл в ее памяти этот рассказ, скорее всего, как обычно, что-то поведала из своих приключений тётя, не подозревая, как это сейчас пригодилось её любимице. А уж не найти в недрах необъятной кареты моток веревки мог бы только идиот. Впрочем, Овета частично обозвала себя парой ругательных слов, услышанных от кучера, когда обнаружила целую коробку свечей. И ведь знала же, что они были, но страх мешал думать.

Она расставила и зажгла свечи. Принесла из одного из туннелей целую кучу палок, все, что осталось от сломанной и брошенной телеги. Обмыла отца, предварительно набрав большой котелок воды и разогрев на костре, чтобы разбавить ледяную воду, переодела его в чистую рубаху.

Не отдавая себе отчета, сама от себя не ожидая, разожгла костер возле пленника. Она даже принесла ему напиться. Озеро было рядом, прямо под ногами, но от слабости он не мог двигаться, как не мог поднять и руки, чтобы взять кружку в руку, и девушка напоила его, приподняв ему голову и держа кружку у рта. Видимо жажда мучала пленника давно. Он жадно приник к кружке и после обессиленно опустил голову.

Не обращая внимания на его взгляд, осмотрела его раны. Ран было много. Когда стражники ворвались в палатку, где убили их принца, в пленного вонзилось четыре стрелы. Но с близкого расстояния практически все они пробили тело насквозь и по большой случайности, к счастью для юноши, ни одна не пробила жизненно важного органа. Когда Тарлин приказал спасти его, лекари вытащили стрелы, промыли раны, вовремя остановив кровотечение, и перевязали его. Этого оказалось достаточно, чтобы пять из восьми сквозных ран постепенно заживали. Воспаление пошло только по оставшимся трем.

Любое движение причиняло ему боль, он изо всех сил силился не стонать, но стон вырывался и от этого взгляд его полыхал еще большей ненавистью.

Овета промыла раны, наложила новые повязки с бабушкиной мазью. Осмотрела связанные руки. Ей показалось, что руки чуть опухли, но она не решилась трогать узлы. Услышав яростное шипение с островным диалектом: «Я все равно вас убью», только рассмеялась.

Отец был жив, она спасла его. Что ей до всего остального.

Она еще раз принесла пленнику отвар, придающий сил, протянула ему кусок сыра. Но, выпив отвар, он в изнеможении откинулся на землю. Овета оставила сыр на месте и принесла плащ, расстелив его рядом с юношей. Захочет, переползет. Она не собиралась давать ему больше, чем он заслуживает. Какие-то мысли о том, что с пленными надо обращаться милосердно, посещали её, но прежде всего он чуть было не убил её отца. В первую очередь она помнила об этом.