Война (СИ)

От полученной помощи юноше стало сразу намного лучше. На следующий день он сидел, облокотившись на колесо кареты, сыр был съеден, а руки, к ужасу Оветы оказались впереди, а не сзади.

Овета приглушенно ахнула и отскочила подальше. Юноша одарил ее злобным радостным смехом.

— Все равно там цепь, — тряхнула головой Овета.

Но стало страшно. Весь день, или ночь, ей не ведомо было, что снаружи, она занималась делами и с опаской посматривала на пленника. Он ожесточенно пытался выпутаться из ручных пут. Надо было что-то решать. И Овета в остаток приготовленного для отца и себя отвара добавила сонного отвара.

Осторожно, на глаз оценивая длину цепи, она оставила кружку и сверток с очередным куском сухаря и сыра на приличном расстоянии от пленника.

К её ужасу, юноша встал. Она отскочила. Насмешливо глядя на нее, он подошел на расстояние вытянутой цепи. Цепь оказалась еще короче, чем считала Овета, потому что изрядный кусок ее проходил теперь перед связанными спереди руками. До кружки оставалась пара шагов.

— Если отойдешь, передвину, — предложила девушка.

Пленник неохотно отошел к карете. Овета быстро передвинула еду с кружкой и метнулась обратно. Вслед несся смех.

Но дело было сделано. Когда юноша уснул, Овета была уверена, что он уснул крепко. Она осторожно подошла, держа перед собой отцовский меч. Как она будет им пользоваться, она понятия не имела, но он добавлял ей смелости.

Подойдя, она осмотрела руки юноши. К ее радости, до освобождения ему было далеко. Пленник изо всех сил пытался выбраться из своих пут. Но вожжи — это не веревки, которые можно упорным трудом перетереть острой кромкой камня. С твердой промасленной кожей это не прошло. И хотя предусмотрительный кучер связал юношу, крепко, но не жестко, натруженные руки кровоточили, распухли и еще сильней впились в вожжи, которые от крови становились еще жёстче. Пленник сам усугубил свое положение.

Для рук ничем хорошим это не кончится, если он будет так продолжать, но зато Овета была более уверена в своей безопасности.

Раз уж она решилась подойти к нему, она осмотрела его раны. Вот если бы её отец выздоровел также хорошо, как этот пленник, с грустью думала она, проделывая свою обычную работу.

Раз её пленнику было лучше, она оставила возле него небольшое количество еды: сыр и сухари. Вода у него была, больше она не собиралась поить его своими отварами. Подумала, принесла чистую одежду. Не представляла, как он смог бы в нее переодеться. Но от его старой грязной одежды сильно пахло. Захочет, пусть моется в ней, решила она, и пусть на нем же и сохнет. Принесла еще пару одеял и кинула рядом. Осмотрела ту часть кареты, куда он мог бы достать и наверняка уже осмотрел. Но её сопровождающие знали свое дело. Дотянуться до дверцы и тем более залезть в карету он не мог, мешали колеса, которые пришлось бы огибать, но длины цепи не хватило бы. Тюки и сундуки с вещами намеренно перенесли на другую сторону. Пленнику были доступны только костер и спуск к воде.

Милосердие выполнено, пусть ею даже гордятся, но она лучше оставила бы пленника и без еды, и без воды.

Проснулась она от яростных проклятий пленника, который понял, чем она его опоила.

Рассердившись, она крикнула ему:

— Хочешь, мойся в одежде, а если будешь пытаться выбраться из пут, то твои руки отвалятся.

Если первое её предложение пленник не сразу, но выполнил, то второе и не подумал. Ещё долго до Оветы доносилась яростная возня.

Через несколько часов возня стихла. Теперь до девушки доносился лишь скрежет зубов, пленник изо всех сил пытался не стонать. Она подошла к нему со стороны кареты, куда, по её расчетам он не мог достать, и попыталась что-либо рассмотреть. Юноша услышал, резко развернулся и в очередной раз обжёг её взглядом ненависти.

Она отшатнулась.

— Я предупреждала, — крикнула она, идя прочь.

Он отвернулся.

А потом ей стало не до него, отец очнулся. Он открыл глаза, увидел перед собой в неясном свете счастливое, хоть и утомленное лицо дочери и прошептал:

— Мама?

Овета расплакалась. И от счастья, что отец наконец-то очнулся и от огорчения, что вместо её бабушки, такой умной, такой умелой, её отцу досталась такая никчемная дочь.

Поить отваром отца стало гораздо легче. Он сам глотал. А перед Оветой стала проблема — необходимо было что-то есть. Сухари, сушеные фрукты и сыр, которые она нашла в карете, стремительно заканчивались.

И она занялась тюками и сундуками. В одном она нашла целое богатство, немедленно мысленно обругав себя. Ведь у них был походный столик, стулья. Она бы вспомнила это, если бы удосужилась. А потом в одном из ящиков обнаружились и приличные запасы еды.