Так что Этельхельм-младший имел причину ненавидеть Этельстана, однако меня он ненавидел сильнее — если, конечно, такое возможно. Я не сомневался, что моей смерти он жаждал так же, как и погибели Этельстана. Эту ненависть Этельхельму внушала не только смерть отца, но и судьба младшей сестры, Эльсвит.
Эльсвит захватили вместе с отцом, и после его смерти она решила остаться в Беббанбурге и не возвращаться к семье в Уэссекс.
— Это невозможно, — сказал я ей.
— Почему, господин?
Я вызвал ее, и она стояла передо мной, такая молодая, такая бледная, уязвимая и обворожительно прекрасная.
— Ты не можешь остаться, — я говорил жестко и даже грубо, — потому что я договорился с твоей семьей. Ты возвращаешься домой, как только заплатят выкуп.
— Но выкуп еще не заплатили, господин.
— Твой отец умер, — настаивал я, гадая, почему она совсем не горюет, — так что выкупа не будет. Ты должна уехать домой, как мы и договаривались.
— И твой внук тоже должен уехать, господин? — невинно спросила она.
Я нахмурился, не понимая. Мои единственные внуки, дети дочери, жили в Эофервике. Потом я понял и посмотрел на нее внимательнее.
— Ты беременна? — наконец спросил я.
И тут Эльсвит мило улыбнулась.
— Да, господин.
— Скажи моему сыну, что я его убью.
— Да, господин.
— Но сначала вы поженитесь.
— Да, господин.
Они поженились, в должное время на свет появился ребенок, и, по обычаю нашей семьи, мальчику дали имя Утред. Этельхельм-младший немедля распространил новый слух, что Эльсвит изнасиловали, а потом заставили вступить в брак. Он называл меня Утредом-похитителем и, без сомнения, полагал, что в Уэссексе найдутся люди, готовые поверить лжи про Утреда Язычника. Я считал, что вызовы от Эдуарда, который требовал, чтобы я приехал в Глевекестр и принес клятву верности за свои мерсийские земли, в действительности были попыткой подвести меня под меч мстительного Этельхельма, но чего ради выманивать меня через всю Британию, к Честеру? Он должен был понимать, что я возьму с собой воинов, и единственное, чего он добился бы, так это объединения моих сил с людьми Этельстана, что только усложнило бы для него убийство любого из нас.
Я не сомневался, что Этельхельм-младший совершил измену и нанял войско валлийцев, чтобы убить конкурента своего племянника. Но ему не было смысла заставлять монаха лгать мне, чтобы привести меня через всю Британию к Честеру.
На арене внизу умер первый пленник. Удар меча, отрубленная голова и кровь. Очень много крови. Началась месть Этельстана.
Казнили не всех. Этельстан выказал благоразумие. Он убивал тех, кого считал близким к Цинлэфу, но пощадил самых молодых. Тридцать три человека умерли, всех предали мечу, и я вспомнил день, когда дал Этельстану свой меч и приказал убить человека.
Этельстан тогда был мальчишкой с ломающимся голосом, но я учил его быть королем. Я пленил Эрдвульфа, тоже мятежника. Это случилось неподалеку от Честера, на берегу рва, и я свалил Эрдвульфа — он валялся полуоглушенный в вонючей воде.
— Сделай это быстро, парень, — сказал я Этельстану.
До этого момента он не убивал, но юнцу полезно знать, как это делается, а юнец, который собирается стать королем, обязан уметь отнимать жизнь.
Я вспомнил тот день, глядя, как умирают люди Цинлэфа. Со всех содрали кольчуги и всё хоть сколько-то ценное. Пленники дрожали, а их одного за другим отправляли на смерть. Этельстан, должно быть, тоже вспомнил тот далекий день, потому что поручил казнь самым юным воинам, несомненно, желая, чтобы они выучили урок, полученный им когда-то в том рву: убийство — нелегкое дело. А убийство мечом беззащитных требует решимости.
Ты смотришь им в глаза, видишь их страх, чуешь его. А мужская шея — штука крепкая. Лишь немногие из этих тридцати трех умерли легко. Некоторых изрубили до смерти, и на старой арене снова завоняло так, как, вероятно, воняло, когда римляне заполняли ряды сидений и криками подбадривали сражающихся на песке арены. Запах крови, дерьма и мочи.
Этельстан убил Эрдвульфа достаточно быстро. Он не пытался отрубить мятежнику голову, а Вздохом Змея перерезал Эрдвульфу горло, и ров окрасился красным. Эрдвульф был братом Эдит, а Эдит — теперь моя жена.
Цинлэф умер последним. Я думал, что Этельстан сам его убьет, но он позвал слугу — мальчишку, что в будущем станет воином, и дал ему меч. Руки Цинлэфу связали и заставили опуститься на колени.
— Сделай это, парень, — приказал Этельстан, и мальчишка, замахиваясь мечом, зажмурился. Он попал вскользь по черепу, сбив Цинлэфа на землю и пустив кровь, но едва ли причинив ощутимый ущерб: левое ухо было разрублено пополам, но мальчишке не хватало сил. Священник (с Этельстаном всегда рядом находился священник) стал молиться громче.
— Размахнись еще разок, парень, — приказал Этельстан.
— И не закрывай глаза! — крикнул я.
Чтобы убить Цинлэфа, понадобилось семь ударов. Те из его людей, кого Этельстан пощадил, сейчас приносили клятву новому господину, теперь они стали воинами Этельстана.