— Ни один. Ингилмундр мог повести своих людей против нас или атаковать Брунанбург. Но не стал. Удержал своих воинов дома.
— Ингилмундр? — переспросил я.
— Норвежец, — презрительно сказал Свитред. — Ярл, что держит земли за Брунанбургом.
Мне трудно было поверить, что захватчикам с севера позволили поселиться так близко к Брунанбургу и Честеру. Король Эдуард, такой же честолюбивый, как и его отец, должен был изгнать чужаков-язычников со своей территории, но вот они — на пороге Честера. Я считал, что после смерти Этельфлед в Мерсии больше не было крепкой руки, восстание Цинлэфа это доказывало, а норвежцы всегда готовы воспользоваться слабостью саксов.
— Кем бы ни был твой Ингилмундр, — твердо произнес я, — может, он и не выступил против вас, но и на помощь не пришел.
— Принц известил Ингилмундра, что ничего такого ему делать не следует. Мы не нуждались в помощи, тем более, в помощи язычника.
— Даже в моей?
Священник в ярости обернулся ко мне.
— Если язычник выигрывает наши битвы, — горячо сказал он, — это признание силы богов язычников! Мы должны верить! Мы должны сражаться с верой, что Христа нам достаточно!
Мне нечего было на это ответить. Воины, что сражаются вместе со мной, поклоняются десятку разных богов и богинь, в том числе и христианскому богу. Но если человек глупо верит, что есть лишь единственный бог, нет смысла с ним спорить, это все равно, что обсуждать радугу со слепым.
Мы подъехали к северной части города, где ждал Этельстан с отрядом вооруженных всадников. Он поприветствовал меня улыбкой.
— Солнце светит, мятежников больше нет, Господь милостив!
— И мятежники не атаковали Брунанбург?
— Насколько нам известно, нет. Так что мы собираемся выяснить это на месте.
На протяжении почти всей моей жизни Честер оставался самым северным бургом Мерсии, но Этельфлед построила Брунанбург еще в нескольких милях к северо-западу, чтобы оборонять реку Мерз. Форт Брунанбург был окружен деревянными стенами и располагался достаточно близко к реке, защищая деревянную пристань, куда могли пристать корабли. Задача форта — помешать норвежцам подниматься по Мерзу вверх, но, если Свитред прав, все земли за Брунанбургом, между Ди и Мерзом, теперь занимали язычники-северяне.
— Расскажи мне про Ингилмундра, — потребовал я, когда мы с Этельстаном двинулись в путь.
Вопрос я задал довольно грубо, но Этельстан охотно ответил:
— Ну, он мне нравится!
— Язычник?
Он рассмеялся.
— Мне нравишься и ты, — сказал он. — Временами. — Он пришпорил коня, свернул с дороги на тропу, огибавшую римское кладбище и, взглянув на полуразрушенные могильные камни, перекрестился. — Отец Ингилмундра владел землей в Ирландии. Его разбили и оттеснили к морю. Отец скончался, но Ингилмундр сумел сохранить половину хирда с семьями. Сегодня рано утром я послал ему сообщение, попросил встретить нас возле Брунанбурга. Хочу, чтобы ты с ним познакомился. Он тебе тоже понравится!
— Возможно, — ответил я. — Он норвежец и язычник. Но все это делает его твоим врагом, и враг живет на твоей земле.
— И платит нам дань. А дань ослабляет плательщика и подтверждает его зависимость.
— В конечном счете, — заметил я, — выгоднее просто убить ублюдков.
— Ингилмундр поклялся своими богами жить с нами в мире, — продолжал Этельстан, игнорируя мое замечание.
Я тут же воспользовался его словами.
— Значит, ты доверяешь его богам? Допускаешь, что они существуют?
— Для Ингилмундра — конечно, допускаю, — спокойно ответил Этельстан. — Зачем заставлять его клясться богом, в которого он не верит? Такая клятва прямо-таки взывает к тому, чтобы ее нарушили.
Я усмехнулся. Конечно, он прав.
— Но наверняка частью вашего соглашения стало то, что Ингилмундр принимает ваших проклятых проповедников.
— Наши проклятые проповедники — и в самом деле часть соглашения, — терпеливо ответил он. — Мы настаиваем на этом со всеми норвежцами, расселяющимися к югу от Риббела. Потому отец и основал бург в Меймкестере.
— Для того, чтобы защищать проповедников? — изумился я.
— Чтобы защищать всех, кто принимает правление Мерсии, — по-прежнему терпеливо ответил он, — и наказывать всех, кто нарушает наши законы. Воины защищают нашу землю, а монахи и священники несут народу учение о Боге и Божьих законах. А теперь я строю и женский монастырь.
— Это вселит ужас в норвежцев, — съехидничал я.
— Это поможет принести христианскую добродетель на неспокойные земли, — возразил Этельстан.