Ближе к полудню Маргарет пришла в голову идея покончить с собой. Утопиться в Центральной реке ничего не стоило: течение там бешеное, захочешь — не передумаешь. По крайней мере, можно уйти из жизни добровольно и почти без мучений, а не обезображенной, обезумевшей от боли; как живое — до поры до времени — опровержение собственного наносного скептицизма.
Приняв решение, Маргарет отправилась выполнять задуманное. Все внутри скручивалось, но она заставляла себя горланить песни по пути, чтобы хоть как-то взбодриться и отвлечься. По сути дела, жизнь — чепуха. Чего ради за нее цепляться? Как будто в ней было что-то хорошее. Ложь и несправедливость — ничего больше.
Вода оказалась ледяной, и Маргарет заставила себя сразу окунуться с головой, чтобы немного привыкнуть.
— Просто чтобы не догада-ался ты… — затянула она. От холода стучали зубы и дрожал голос. Слезы потекли сами собой. — Как же я тоскую безжа-алостно… И как я жалею, что лишилась тебя в своем повседневном ха-аосе…
«Ты слышишь, Джейк? Нет — тебе плевать. Жалею я или нет, тоскую я или нет — тебе всегда плевать!»
Подавив рыдание, она сделала несколько шагов в глубину — и в этот миг ее окликнула Лили.
Странное дело, но суицидальный порыв Маргарет улетучился с такой скоростью, будто ее застали за чем-то неприличным. Может, дело было в самой Лили, а может, Маргарет просто не хотелось тонуть при свидетелях — но из воды она вылетела пулей. Еще меньше времени понадобилось на то, чтобы напустить на себя бодрый и беззаботный вид. Глупая рассеянная Лили плохо разбиралась в людях и никогда не видела дальше собственного носа — провести ее ничего не стоило. Иногда Маргарет казалось, что она вполне могла вручить Лили черный предмет и заставить поверить, что он белый.
Джейк говорил, что у таких, как Лили, по сути дела, нет личности. «Это очень удобно, — утверждал он со свойственным ему цинизмом. — Если как следует поработать над ее природной внушаемостью, в конце концов она будет слепо исполнять любое мое желание. Я прикажу ей что угодно — и она послушается. Если мой приказ будет расходиться с ее взглядами, она изменит их». Маргарет не хотела соглашаться с ним — по-своему она любила Лили и чувствовала вину перед ней. Иногда — в прошлом — в решениях и поступках Лили ясно виднелся твердый стержень, но после потери ребенка она словно перешла из легкой дремы в бессознательное состояние. Маргарет начала избегать Лили: в каком-то роде та стала напоминать безвольную куклу, и это пугало. Не Джейк ли сделал ее такой?
Появление Лили в почти-смертный-час показалось Маргарет судьбоносным. «Раз уж нам всем суждено умереть, — решила она, — пусть лучше я ее заражу — по-дружески так».
Кроме того, в Маргарет теплилась злорадная надежда, что Лили в свою очередь успеет заразить Джейка. Сама она не осмелилась бы: робела перед ним. Одна лишь мысль о том, чтобы навредить ему, причиняла такую боль, будто Маргарет ранила себя; если не хуже. В ее руках была его жизнь: Маргарет давно могла бы рассказать о дьявольском бездушии Джейка, лжи, попытках манипулировать соседями — и те разорвали бы его в клочья. Но язык отказывался служить ей. И Джейк это отлично знал. Он уедет вовремя и будет в безопасности; никто не помешает ему, и Маргарет — не исключение. Но если ударить через Лили?
Последняя тащила полные ведра, что взбесило Маргарет. Это ж надо — преспокойно набирать воду, да еще и с запасом, будто впереди полно времени, чтобы пить или даже купаться. Пить больше не нужно, как и смывать с себя грязь. Все утратило смысл. Все разваливалось.
Напустив на себя сахарный вид, Маргарет начала настойчиво звать Лили в гости. Хватит ей спать и слушать лживые речи Джейка. Пусть посмотрит в глаза реальности. На тех троих, кто болен отнюдь не ветрянкой, на искаженные страхом лица соседей. В Серую деревню пришла смерть, но не остановилась — она двинется дальше, и Лили не успеет спастись. И Маргарет будет той, кто откроет ей глаза и заразит ее. Учителем и палачом.
Но все мысли и планы полетели кувырком, когда они дошли до деревни и встретили сумасшедшего южанина, который всерьез утверждал, что его кровь поможет бороться с Безликой болезнью. С первой секунды, едва только эти слова слетели с его губ, Маргарет твердо решила, что заберет его себе. Пусть даже он дарил ложную надежду — лучше такая, чем никакой. Терять уже нечего. И не будет Маргарет им делиться ни с умирающими, ни с толпой; толпой, кстати, легко манипулировать. Их много, а он один. Его на всех не хватит, а ей некогда ждать, пока он восстановится или пока спасенные им больные поправятся и сами смогут стать донорами. Маргарет всегда ненавидела чужаков, но их кровь, бесспорно, тоже красного цвета, и состав у нее такой же. Можно не любить животных, но употреблять их в пищу; то же верно и для людей.