– И это верно… – вздохнул король, – об этой опасности с близкородственных браков меня тоже предупредили, причем сразу и Тори, и Майкл. В таком случае пообещай, что подберешь в жены Георгу русскую девушку с высокой степенью посвящения, невзирая на ее родство с правящей фамилией. В любом случае, пока наше семейство не выродилось до состояния сюсюкающих идиотов, с экзогамией королевских семейств нужно заканчивать. Тори писала, что наука будущего твердо установила, что для того, чтобы какое-то изолированное человеческое сообщество не подвергалось вырождению, в его составе должно быть не меньше сорока тысяч особей. Такого количества народу не наберется не только среди королей и королев, но и в рядах высшей европейской аристократии. Так что женитьба Майкла на японской принцессе – это полумера, глоток свежего воздуха перед тем, как окончательно уйти под воду. И в то же время в числе невест наших потомков не должно быть цветных продавщиц, вульгарных актрис и прочих женщин нетяжелого поведения. С ними можно спать и делать им детей, но брать их в жены нельзя ни под каким предлогом. Родниться королевским фамилиям стоит со знаменитыми учеными, просоленными морем служаками, талантливыми министрами, благоустраивающими наше государство – неважно, насколько простым было их происхождение. Я бы с удовольствием породнился с тобой, Джон, но ты женат на своем флоте – а это такая супруга, от которой невозможно получить детей и внуков. И это еще одна наша беда. Лучшие из лучших сходят во тьму, не оставив наследников своих дел, в то время как размножаются разные посредственности.
– Берти, вы изволите приказать мне жениться? – скривив губы в иронической усмешке, спросил адмирал Фишер. – Судьбу милейшего Уинстона вы устроили прекрасно, но я, кажется, уже слишком стар для таких игр…
– Да что вы, Джон! – хихикнул король, – о вас речь уже не идет. Как говорят в таких случаях русские: что с возу упало, то пропало. Я имею в виду тех молодых людей, которые в будущем имеют шанс стать прославленными адмиралами вроде вас. Вот, например, ваш знакомец лейтенант Тови, наблюдавший с борта крейсера из будущего за пуском ракетного снаряда по метеору. Поинтересуйтесь, есть ли у него жена, а если нет, то позаботьтесь, чтобы он женился на правильной девушке, способной нарожать ему множество детишек, которые продолжат крепить мощь нашей державы. А иначе выродится не только высшее сословие, но и служилый класс, являющийся оплотом могущества любого государства – и вот тогда Великобритания погибнет окончательно и бесповоротно. Дети – это наше будущее, без них оно просто не существует. Аминь.
12 августа 1908 года, вечер. Санкт-Петербург, угол Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы (ныне Пестеля), доходный дом князя Мурузи, квартира 10.
Зинаида Гиппиус, литератор, философ и бывшая добровольная изгнанница, окончательно вернувшаяся в Россию.
Мое возвращение в Россию совпало с теми днями, когда держава царя Михаила праздновала победу над Австро-Венгерской монархией. Празднование это было каким-то обыкновенным, будничным, будто страна уже привыкла к подобным известиям, и даже новость о вступлении в Будапешт русских войск не вызвала в русских людях ничего, кроме скупого кивка удовлетворения. Я-то помню, как похмельному бурно отреагировал Петербург на победу над японцами, с какими заголовками выходили тогда газеты и что болтал на улицах праздношатающийся народ. А сейчас победили – и словно не произошло ничего удивительного.
Едва наш поезд пересек русско-германскую границу на станции Вержболово, я принялась искать приметы незнакомой мне новой России, и находила их в самых неожиданных местах. Первая примета – это отсутствие нищих, просящих милостыню на больших и малых железнодорожных станциях. Особенно на малых, потому что с перронов больших вокзалов, предназначенных для чистой публики, разного рода оборванцев и прежде исправно гоняли городовые. Вторая – торчащие на каждой большой и малой станции бетонные башни государственных зернохранилищ. Третья примета – наличие в газетных киосках не только солидных и респектабельных газет – таких как «Русские ведомости», «Новое время», «Московские ведомости», «Правительственный вестник», – но и ультрамонархических «Русское знамя» и «Вече», а также оппозиционных социал-демократических: «Правда» и «Труд». Нашелся даже либерально-интеллигентских сборник статей «Вехи», который мнился нам в Париже запрещенным, ибо все, что в нем написано – это ужасная крамола для любого абсолютистского режима.