Война за Проливы. Решающий удар

Но вернемся в Севастополь. Первыми Северную бухту еще с вечера покинули тихоходные канонерки, которым до района развертывания в окрестностях Зонгулдака на двенадцатиузловом ходу предстояло идти семнадцать часов. Следом за ними в море вышли минные крейсеры, которым для патрулирования был назначен участок прибрежной акватории Трабзон-Синоп, а уже за ними базу покинул броненосный отряд и сопровождающие его «соколы». Флаг свой командующий Черноморским флотом нес на самом мощном броненосце «Князь Потемкин-Таврический». Последним мимо Константиновской батареи прошел броненосец «Ростислав», и наступила тишина. Флот ушел на войну. Все в городе русских моряков понимали, что эта война, в отличие от предшествующих – решающая и окончательная. Теперь в случае успеха передовой базой флота станет уже Константинополь, а Черное море превратится во внутреннее русское озеро, в силу чего Севастополь уйдет в глубокий тыл.

3 сентября 1908 года, около полудня. Болгария, Константинопольское направление.

Ровно в пять часов тридцать минут утра фронтовую тишину расколол сокрушительный грохот артиллерийских залпов. Фракийская наступательная операция началась. Мортиры и гаубицы, построенные еще к прошлой русско-турецкой войне, не заморачиваясь кризисом среднего возраста, выбрасывают по заранее разведанным целям снаряд за снарядом, и от их ударов содрогаются крепостные укрепления. И не только содрогаются. Русские одиннадцатидюймовые мортиры – это, конечно, не германские «толстушки Берты» (вес снаряда примерно в три раза меньше), но и турецкие укрепления – тоже не предел фортификационной стойкости.

Там, куда падают тяжелые, налитые тротилом бомбы, вздымаются султаны черного дыма и летят во все стороны камни и бревна. Расчет турецкого командования, превратившего этот город в важный опорный пункт, зиждился на неприступности укреплений, контролирующих транспортные пути, что ведут к Стамбулу. Об эту твердыню должны были разбиться тысячи атак, здесь должно было лечь бесчисленное множество русских и болгарских солдат. И теперь под градом тяжелых бомб все эти расчеты обращаются в прах. Царь Михаил навез сюда столько тяжелых осадных мортир (совершенно ненужных в других местах), что способен вбить эту крепость в прах прямо вместе с ее гарнизоном. Русским артиллеристам категорически запрещено вести огонь только по одному объекту: железной дороге, проходящей через Адрианополь-Эдирне к Стамбулу. Это хозяйство нам самим еще потребуется.

Болгарские солдаты в окопах первой линии и русские на исходных позициях тоже наблюдают это светопреставление. Им только что, задолго до обычного времени, раздали горячий завтрак из полевых кухонь, подошедших из тыла – и теперь они, работая ложками, со всем удобством наблюдают за творящимся светопреставлением. А ложечки-то, по крайне мере, у русских солдат, хайтек: нержавеющая сталь, выпускаемая на одном из императорских металлургических заводов. Ложки из этой стали, украшенные личным вензелем императора и российским двуглавым орлом, выдают солдатам, матросам и крестьянам-переселенцам на земли Дальнего Востока и Сибири. Мелочь, а приятно. Солдатики берегут такие ложки как зеницу ока, чтобы забрать их на дембель, а потом на зависть всем хвастаться этим девайсом в родной деревне. Но сейчас они, не отрывая глаз от огненного шоу, со здоровым оптимизмом отправляют в рот одну ложку каши за другой.

Чтобы соблюсти все политесы этого жеманного века, еще первого сентября в Стамбул послу Зиновьеву (не путать с известным большевиком) была отправлена особая депеша, содержание которой он в тот же день объявил Ахмеду Тевфик-паше: «Иду на вы третьего числа сентября месяца. Михаил». Сразу после этого заявления русский посол и его сотрудники сели на специально зафрахтованный пароход и покинули берега Босфора, как положено в таких случаях, а Ахмед Тевфик-паша пошел на доклад к султану. Как там все было, история умалчивает, но голову этому человеку так и не отрубили: то ли Абдул-Гамид понимал, что даже самый лучший министр иностранных дел не в силах отвратить неизбежное, то ли в этот день султану попался особо забористый гашиш, который сделал его добрым.