Война за самоцветы

— Но хоть один совет прими от меня, — сказал Мантор. — Утишь на время свой гнев и отведай пищи, чтобы быть сильным перед врагами. Я не знаю, что за дело привело тебя сюда, но, если ты станешь морить себя голодом, толку от этого не будет. Не убивай себя, пока есть надежда!

— Не убивать себя?! — воскликнул Хурин. С трудом встав, он привалился к стене. Глаза у него были красные. — Неужто выволокут меня в кандалах к лесному сброду, чтобы судили они, какой смертью мне умереть? Прежде того я сам себя убью, лишь бы руки остались свободны.

И вдруг, стремительно, как старый зверь, попавший в ловушку, Хурин прянул вперед и, прежде чем Мантор успел уклониться, выхватил нож, висевший у того на поясе. И осел на лавку.

— Прими этот нож в дар от меня, — молвил Мантор, — хотя и не видим мы в самоубийстве благородства, если человек не утратил рассудок. Спрячь нож, пусть он послужит тебе для благой цели! Но будь осторожен, ибо лют этот клинок из кузницы карлов. Не возьмешь ли теперь меня в друзья, повелитель?

Не говори ничего; но, если сядешь трапезовать со мной, я увижу в том согласие.

Тогда Хурин взглянул на Мантора, и из его взгляда исчез гнев; и они вместе ели и пили в молчании. Доев, Хурин молвил:

— Твой голос, он превозмог меня. Никогда со Дня Ужаса не слыхал я столь отрадного гласа человеческого. Увы, увы! Приводит он мне на память голоса в дому моего отца в стародавние времени, когда тень, казалось, была так далеко!

— Так может быть, — отвечал Мантор. — Хириль, моя праматерь, приходилась сестрой твоей матери Харэт.

— Значит, ты и друг, и родич, — молвил Хурин.

— И я не одинок, — сказал Мантор. — Нас немного, и богатство наше [стр. 281]

невелико, но мы тоже эдайн и связаны множеством уз с твоим народом. Долго здесь было в чести твое имя; но не достигли бы нас вести о твоих подвигах, не отправься Халдир и Хундар на Нирнаэт. Там пали они, но [семеро] трое их спутников возвратились, ибо пришел им на помощь Маблунг из Дориата, исцелив их раны37. После настали темные дни и на многие сердца пала тень —но не на все!

— Голос вашего предводителя доносится из теней, — молвил Хурин, — и твой народ повинуется ему даже в деяниях бесчестных и жестоких.

— Осмелюсь сказать, повелитель, что горе затмевает твой взор. Но, чтобы не сбылось по сказанному, давай держать совет. Ибо вижу я впереди зло и опасность — и для тебя, и для моего народа, хотя, быть может, мудрость и отвратит их. Но должен я предупредить тебя об одной вещи, пусть даже не придется она тебе по душе. Хардангу далеко до его отцов, но я не видел в нем зла, пока не прослышал он о твоем приходе. Ты приносишь с собой тень, Хурин Талион, и в ней мйньшие тени становятся чернее.

— Что за черные слова от друга! — отвечал Хурин. — Долго жил я под Тенью, но выстоял и не сдался. Если есть на мне что темное, так это скорбь превыше скорби, что лишила меня света. Но Тени я не подвластен.

— И все же говорю тебе, — молвил Мантор, — что она следует за тобой.

Я не знаю, как ты получил свободу; но помысел Моргота не оставил тебя.

Берегись.

— Другими словами, «не впадай в детство, старый дурень», — отвечал Хурин. — Я приму от тебя эти слова, ибо голос твой отраден и мы родичи, но не более! Поговорим о другом, или беседе конец.

И Мантор был терпелив, и долго пробыл у Хурина, пока не свечерело и в пещере не стало темно; и они снова разделили трапезу. Затем Мантор велел принести Хурину огня; они простились до утра, и Мантор вернулся в свой шалаш с тяжелым сердцем.

На другой день было объявлено, что судное вече состоится на следующее утро, ибо собралось уже пять сотен старейшин, а по обычаю то было самое малое число, какое могло считаться полным народным собранием. Утром Мантор пришел проведать Хурина, но стража сменилась. Теперь у двери стояли трое людей Харданга, и держались они недружественно.

[стр. 282]

— Узник спит, — сказал старший. — Оно и к лучшему: глядишь, в мозгах у него прояснится.

— Но я его назначенный друг, как было объявлено вчера, — молвил Мантор.

— Друг дал бы ему побыть в покое, пока можно. К чему доброму ты его разбудишь?

— Отчего бы ему проснуться от моего прихода, а не от поступи тюремщика? — спросил Мантор. — Я хочу взглянуть на спящего.

— Ты, что ли, всех, кроме себя, держишь за лжецов?

— Нет, нет; но, думаю, что иные с радостью забудут про наши законы, если те мешают добиться цели, — отвечал Мантор.

Однако ему показалось, что мало он поможет Хурину, если станет спорить со стражами дальше, и он ушел. И вышло так, что опоздали Мантор и Хурин переговорить о важных вещах. Ибо, когда Мантор вернулся, день угасал.

На сей раз ему не стали чинить препон, и, войдя, Мантор увидел, что Хурин лежит на соломенном тюфяке; [приписка:] и разгневался, увидев теперь оковы и на запястьях Хурина, соединенные короткой цепью.

— Медлит друг — и гаснет надежда, — молвил Хурин. — Долго я ждал тебя, но нынче сон сморил меня и в глазах темно.

— Я приходил до полудня, — отвечал Мантор, — но стражи сказали, что ты спишь.