Война за самоцветы

— Дремал, дремал в угасающей надежде, — сказал Хурин, — но, верно, твой голос пробудил меня. Таков я с тех пор, как позавтракал. Хотя бы этому твоему совету я внял, друг мой; но от еды стало мне не лучше, а хуже. Теперь мне надо поспать. Но приходи наутро!

Мрачно дивился тому Мантор. Он не видел лица Хурина, потому что уже почти стемнело, но, наклонившись, Мантор прислушался к его дыханию.

Потом выпрямился с угрюмым лицом, спрятал под плащ оставшуюся еду и вышел.

— Как там дикарь? — спросил у него старший над стражей.

— Совсем сонный, — ответил Мантор. — Завтра надо, чтобы он бодрствовал. Разбудите его пораньше. И принесите еды на двоих, потому что я тоже приду позавтракать вместе с ним38.

Наутро вече стало собираться задолго до назначенного времени. Явилась почти тысяча человек, по большей части мужчины постарше [вычеркнуто: и жены]39, поскольку нельзя было ослаблять пограничную стражу. Вскоре вся вечевая стогна заполнилась народом. Стогна имела вид огромного полумесяца [стр. 283]

с семью рядами дерновых скамей, поднимавшихся от ровного дна и вырытых в склоне холма. Вокруг возвели высокую ограду, и пройти внутрь можно было лишь через прочные ворота в частоколе, замыкавшем открытую часть полумесяца. Посреди нижнего ряда сидений был поставлен [добавлено:]

Ангбор, или Камень приговора, / — огромный плоский валун, на котором восседали халады40. Приведенные на суд стояли перед камнем лицом к собранию.

Раздавался шум множества голосов, но, как только протрубил рог, наступила тишина и появился халад с множеством провожатых. Ворота за ним затворились, и он медленно проследовал к камню. Там встал халад лицом к собранию и освятил вече согласно обычаю: вначале поименовал он Манвэ и Мандоса, как тому научились эдайн от эльфов, а затем, перейдя на старый язык своего народа, который ныне вышел из ежедневного употребления, объявил триста и первое вече Брэтиля, созванное, чтобы вынести суд в серьезном деле, достодолжно устроенным.

Когда, как требовал обычай, все собрание откликнулось на том же языке «Мы готовы!», халад воссел на [камень >] Ангбор и обратился на наречии Бэлэрианда41 к стоявшим неподалеку:

— Трубите в рог! Пусть узник предстанет перед нами!42

Дважды протрубил рог, но некоторое время никто не появлялся, а из-за ограды доносились сердитые голоса. Наконец ворота широко распахнулись, и вошли шестеро мужчин, которые несли Хурина.

— Меня привели сюда силой и против права! — воскликнул тот. — Не пойду я в цепях, словно раб, ни на какое вече на земле, пусть даже восседают там короли эльфов. И, пока не сняты с меня оковы, не признбю я ни власти, ни справедливости вашего приговора.

Но люди поставили его на землю перед камнем и удерживали силой.

Если приводили кого на суд веча, по обычаю обвинителем должен был быть халад. Начинал он с краткого разъяснения, в каком проступке обвиняется человек. После чего у подсудимого было право опровергнуть обвинение или оправдать содеянное самому или устами своего друга. И, если после того, как все это было сказано, оставались сомнения или одна из сторон что-то отрицала, призывались свидетели.

Посему Харданг43 поднялся и, поворотившись к собранию, начал произносить обвинение.

— Обвиняемый, коего вы видите перед собой, — заговорил халад, —именует себя Хурин, сын Галдора, что

[стр. 284]

некогда жил в Дорломине, но долго пробыл в Ангбанде, откуда и пришел сюда.

Пусть так44.

Но тут поднялся Мантор и встал перед камнем.

— С вашего позволения, господин мой халад и народ! — воскликнул он.

— Как друг подсудимого я воспользуюсь своим правом задать вопрос: не имеет ли выдвинутое обвинение прямого отношения к халаду? Не держит ли халад обиды на подсудимого?

— Обиды? — возопил Харданг, и гнев затуманил его разумение, так что он не разглядел, куда клонит Мантор. — Как же, не держит! Я явился на вече с перевязанной головой не потому, что мода такая, а потому что ранен!

— Увы! — молвил Мантор. — Если это так, то я заявляю, что дело нельзя разбирать подобным образом. По нашему закону, никто не может ни произносить обвинение против своего обидчика, ни занимать сидение суда, пока слушается такое обвинение. Не так ли гласит закон?

— Закон гласит так, — отвечало собрание.

— Тогда, — продолжал Мантор, — прежде чем заслушать обвинение, надлежит усадить на камень другого человека вместо Харданга, сына Хундада.

Стали выкрикивать множество имен, но больше всего голосов, и самых громких были за Мантора.

— Нет, — отозвался тот. — Я связан с одной из сторон и судьей быть не могу. Сверх того, в подобном случае право назвать человека, который займет его место, принадлежит халаду, о чем ему, без сомнения, прекрасно известно.

— Благодарю тебя, — сказал Харданг, — хоть нет у меня нужды в поучениях самозваного законника.