На заставе оказалось пыльно, просторно и неожиданно шумно. Предгория не успели надоесть Кэрроту, и он любовался открывшимся видом. Вокруг простирались каменистые склоны с пятнами буйных кустарников. На высоких лугах паслись овцы, пониже, в долине, тянулись укрытые дымкой угодья, где вовсю поспевали масляный кряпс, тупинор, рыжь, остистый горошек и прочие пищевые культуры. Впереди величаво вздымались горы Оркании, замшелые, ржавые, и туда, к распоровшему скалы ущелью, тянулась дорога. Над ней вилась пыль. А у беспокойного шума нашлось два источника: сбегающий по камням ручей и толпа, что собралась перед заставой.
Публика была самая разная. Запылённые путники с дорожными посохами и котомками; несколько гномов в характерных накидках с капюшонами; суетливые торговцы, распекавшие нерадивых помощников. У шлагбаума разгоралось противостояние: пограничная стража в красных куртках пререкалась с пёстрой ватагой вооружённых людей.
— Вот же, — шмыгнул носом Лас Порсон. — Никак «Одна Вторая» куда-то попёрлась!
— Пусть п-проваливают, наймиты гнусные, — пробурчал Корчев. — Скучать не будем!
— Кто такие? Чем известны? — заинтересовался Кэррот. Наёмничество в Сизии законом не поощрялось, но в провинциях вроде Хендры на это смотрели сквозь пальцы. Пусть себе нанимаются, лишь бы власти не огорчали.
— Да они тут с зимы обретаются, — махнул рукой Турфан. — Купцов охраняют, за головами охотятся… весной, в-вас ещё не было, за Трёх Топористов деньжат выручили.
Костик поцокал языком. Он видел отчёты о Топористах. Три разбойника: Фрэг Борода, Шидло Обжора и Крил Добыча — наводили трепет на пригороды. Сообщалось, в лихую грозу, вместе с громом и молниями, они спускались в долину и с упоением предавались бесчинствам… Милиция никак не могла их поймать. А наёмники почему-то сумели.
— Видишь, дылда стоит? — продолжал между тем лейтенант. — Это Ганс Пополам, типа г-главный у них, к-капитан. Тот ещё фрукт. Они все там отпетые…
Кэррот стиснул лямки мешка, глядя во все глаза. Упомянутый Ганс Пополам как раз выговаривал что-то заставным стражникам. Высокий, поджарый дядька с пшеничного цвета усами, в пижонском оранжевом дублете и чёрных штанах с наколенниками. Левой рукой он небрежно опирался на здоровенный двуручный меч. Рукоять доходила ему до плеча. Милиционеры приблизились.
— Вам же сказано было, что мы здесь пойдём! — голосом человека, привыкшего отдавать команды, вещал наёмник. — И какого беса, спрашивается, вы тут разводите?
— А ещё сказано было, что при вас подорожная, — утомлённо отозвался старший из стражников. — Иначе как мы поймём, что вы это вы?
— А то так непонятно! Нам сказали: вопросы улажены.
— Значит, вас обманули, — меланхолично пожал плечами пограничник. Ганс сплюнул и отвернулся, остальные наёмники принялись стучать древками пик по земле и высказывать свои взгляды на бюрократию вообще и милицию в частности.
— М-мерзавцы! — высоким от возмущения голосом прокомментировал Корчев.
По собравшейся у заставы веренице путников пронёсся ропот.
— Эй, сами не идёте, другим дайте! — негодующе крикнул один из торговцев.
— Сколько можно! Освободите проход! — возмутился другой.
Наёмник развернулся. Огромный меч лёгким движением переместился на плечо.
— Пока нас не пропустят, никто не пройдёт, — голос наёмника был угрожающе холоден. — Кто-то хочет пробраться без очереди?
Толпа безмолвствовала.
— Да, суров! Были с ними проблемы? — спросил Кэррот.
— Прежде не было, — негромко отозвался лейтенант. — Но, говорят, у себя в Тарбагании они натворили делов…
За всем этим балаганом милиционеры не сразу заметили бредущего по обочине невысокого сухопарого мужчину в коричневой рясе. Приблизившись, он окинул четвёрку испытующим взором, а затем поднял руку в приветствии:
— Это вас-то нам Хенрик сосватал? Ну здравствуйте, ребятки.
— Вы руководитель п-похода? — Турфан Корчев всегда заикался, волнуясь.
— Можно и так сказать, — склонил бритую голову церковник. Он был немолод. На груди у него висел религиозный символ: золотистый многоугольник с круглым отверстием посередине. — Моё имя Асперо. Отвечаю за материальную сторону экспедиции. За духовную отвечает брат Бартоло.
Чуткое ухо Олясина уловило в размеренной речи оттенок сарказма.
— Вон стоит наша скромная процессия. Прихожане, числом два десятка, и Бартоло, наш вдохновитель. Без пяти минут святой человек… И да, вон те гномы причастны к походу. Ни во что не верят, но очень угодны.
— Мы вас сразу и не заметили за г-гнусной сворой наёмников, — повинился Корчев.
— Они тоже с нами, — невозмутимо продолжил Асперо. Оценил изумлённые лица милиционеров и внёс пояснения: — Вы же не думали, будто Церковь доверит охрану столь значимой экспедиции четвёрке проштрафившихся стражников? Все вопросы обсудим в дороге. Пойдёмте, пока здесь война не началась.
Он развернулся и резво зашагал к наёмникам, которые как раз передохнули и с новыми силами принялись поносить пограничников.
— Перестаньте орать аки оглашённые! Здесь, у меня эта нужная вам подорожная, — крикнул он, воздевая над головой мятую грамоту с рыжей сургучной печатью.